– Дон, ты не можешь так со мной поступить.
Каргрейвз молча ждал.
– Я не в силах отпустить его, Дон. Мой сын – все, что у меня осталось. С тех пор, как не стало Ганса…
– Я знаю, – мягко заговорил доктор. – Но Ганс умер, когда Арт был еще малышом. Нельзя подрезать крылья сыну из-за гибели мужа.
– Думаешь, от этого легче? – Она чуть не плакала.
– Нет, не думаю. Но именно ради памяти Ганса ты не должна закутывать сына в вату. Ганс был мужественным человеком. Будь он слабаком, он остался бы в Институте Кайзера Вильгельма. Но он был истинным ученым и не пожелал жертвовать своими принципами в угоду политическим бандитам. Он…
– И это стоило ему жизни!
– Знаю. Но не забывай, Грейс, что, если бы ты не была американкой, ты не сумела бы вытащить его из концлагеря.
– Не понимаю, при чем тут это. О! Тебе надо было бы посмотреть на него, когда они его выпустили. – По лицу женщины текли слезы.
– Я помню, каким он появился в Америке, – мягко сказал доктор Каргрейвз. – Зрелище было не из веселых. А то, что ты американка, действительно очень важно. В нашей стране достаточно прочны традиции свободы, личной свободы, научной свободы. Чрезмерная осторожность и слабоволие – злейшие враги свободы. Будь Ганс жив, он и сам бы отправился со мной, ты знаешь это. Ради его памяти ты не имеешь права держать мальчишку в клетке. И ты не сможешь удержать мальчика у своего подола навсегда. Пройдет пара лет, и тебе все равно придется отпустить его шагать своей дорогой.
Сестра молчала, склонив голову. Каргрейвз тронул ее за плечо:
– Обдумай все это, сестренка. А я уж постараюсь вернуть твое чадо целым и невредимым.
Когда спустя некоторое время Арт поднялся по лестнице, мать все еще сидела в комнате и ждала его.
– Артур?
– Да, мам?
– Ты хочешь полететь на Луну?
– Да, мама.
Она глубоко вздохнула и твердым голосом произнесла:
– Веди там себя хорошо. Слушайся дядю, Артур.
– Обещаю тебе, мама.