Ладони сжали её щёки, но не сильно.
— Когда я говорю взять ты не спрашиваешь зачем и почему, ты просто бежишь на то, что я указал. Когда я говорю раздвинуть ноги, ты не спрашиваешь зачем, ты только лишь, раздвинув, можешь уточнить, удобно ли мне тебя трахнуть так или же раздвинуть сильнее. Когда я иду куда-то ты следуешь за мной, если я не сказал обратного. Ты меня поняла.
Она закивала.
— Ты кажется, кое-что не поняла
Пощёчина, лёгкая по она поморщилась.
— Это не вопрос. Это констатация факта. На него не надо было отвечать.
Мои глаза вдруг забегали. Я вспомнил, нечто чёрное, пустое, а сердце сдавило давняя боль.
— Знаешь, я всегда хотел щеночка.
Так внезапно вспомнив те глаза, смотрящие на меня, тот дождь, игнорируя который я почти час смотрел на него в нерешительности. Я знал тогда, что родители не примут собаку, а если и примут, то будут относиться к ней, как к мусору.
— Гав.
Она опередила меня. Улыбка сама собой растянула губы. В груди стало так тепло, что слеза прокатилась по щеке.
— Лапу.
Команда выполнена.
«Её рука такая холодная. Она испачкана в крови. Плохо. Это плохо. Она может простудиться»
— Ты голодная, наверное.
Протерев её маленькие лапки собственной футболкой, я скормил ей все остальные шары.
— Вложи всё в живучесть.
Погладив её по волосам, я с улыбкой посмотрел на Алекса, который всё это время непонятливо разглядывал из далека исцелившуюся ногу жены.
— Сколько всего детей?
— А? Семь, нет шесть.