И вот однажды со сном Рея что-то пошло не так. После одного из погружений он проснулся и будто превратился обратно в дикое животное, в волка. «Волк» бился о стены лаборатории, яростно искусал нескольких сотрудников, а потом бросился на Киру, которая закрылась от страха руками и замерла на месте, но в этот момент грохнул выстрел – это Стрелковский, прибежавший на шум, пальнул из пневматики, заряженной пулями со снотворным, и пес дернулся и осел на полу. Пуля попала ему в живот, разворотив там все, – такими пулями можно было стрелять только в мышцы, но Давид не разбирался и выстрелил куда получилось.
После этого случая Кира окончательно перестала заводить «друзей» в лаборатории. Ее долго мучила совесть, она не могла смотреть на Рея, который постепенно выздоравливал, но так и не вспомнил ее, и стал агрессивным, а потом его перевели в другое место на содержание, и она навсегда его потеряла.
Чтобы перекрыть эту карму, Кира даже взяла шефство над черной, огромной и безымянной трехногой собакой из соседнего НИИ, где делали бионические протезы. Она буквально спасла ее от усыпления – не «капсульного», а настоящего, и на этом поклялась больше никогда и ни к кому не привязываться. Она ограничилась визитами к черной собаке раз в две недели – больше ничего она не могла себе позволить после случая с Реем.
Поэтому каждый раз, когда ей хотелось пригреть в ладонях очередную мышку, она мысленно била себя по рукам и запрещала себе любить их и относиться к ним иначе, чем к подопытному материалу.
«Ты врач», – говорила себе Кира, и шла в лабораторию, и резала, и шила, и проникала все глубже и глубже в кроличью нору, и заставляла себя забыть, как ей больно и одиноко и ради чего она все это затеяла. А затем приходила в свой кабинет и смотрела на черно-белый плакат. Это было единственное, что заставляло ее двигаться дальше. Ну и надежда, что однажды она поймет, что в голове, например, у серийных убийц, у мошенников, у педофилов, у террористов-смертников – и все это будет не зря.
«У президента», – ухмыльнулась она, и он как будто это услышал.
Снаружи раздался писк двери, которую кто-то безуспешно пытался открыть, но не мог. Обычно так, без предупреждения, входили охранники Соколова, поэтому Кира даже голову не подняла – все ключи у них были, может, сегодня какое-то новое подразделение пришло, которое еще не привыкло, что тут везде двери со специфическим альфа-доступом, без распознавания по лицу.
«Разберутся…»
Она устало припала к микроскопу и осторожно приподняла перчаткой веко спящей мыши, внимательно разглядывая мельчайшие изменения зрачков, на которых были установлены тестовые образцы магнитных линз. Линзы могли воздействовать на зрительный нерв и помогать «Капсуле» проецировать еще более реалистичные образы.
Дверь наконец пискнула «правильным» сигналом, и только после этого прозвучали осторожный стук и голос Соколова:
– Кира, здравствуйте, вы не заняты? Можно?
Девушка закатила глаза и отодвинула микроскоп.
– Мо-о-ожно…
Она потерла виски.
Он вошел, одетый в серый спортивный костюм, какой-то растрепанный и помятый, словно только что с пробежки, – Кира никогда его таким не видела, – и она очень четко поняла, что именно сегодня все случится.
– Что стряслось?
– Ничего, – его голос был металлическим. – Я готов попробовать пре-сон, вы вроде говорили, что это возможно без подготовки.
– Да… – Ошарашенная Кира принялась ходить по кабинету туда-сюда. – Что у вас случилось? Может, кофе, для начала?
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом. Часы на его руке вдруг завибрировали от сообщения, и он, сделав над собой невероятное усилие, не посмотрел, что там.
Кира поняла, что лучше не задавать вопросов.