Игорь медленно встал и ввел название трека на виртуальной клавиатуре, которая появилась под его руками, когда он развел пальцы в воздухе. Он так и не решился произнести его вслух.
Кира вошла и дала ему подышать легким снотворным через маску. Его глаза уже слипались, когда она спросила:
– С какого момента будем стирать?
– Все… – хрипло ответил Игорь. – Все целиком. Вы сами увидите. Я не могу сказать.
– Да вы издеваетесь?! Как я тогда пойму, что уже достаточно?
– После поцелуя… – пробормотал он.
– Что?! Я не слышу!
– После поцелуя, – повторил Игорь чуть громче. – Не вашего, – зачем-то уточнил он. – Все, что после поцелуя, можно не стирать, там уже не важное.
Она рассмеялась, но Соколов никак не отреагировал – его сознание путалось, он засыпал под музыку, – и ей ничего не оставалось, как сесть в кресло проводника, закрепить на себе контакты, надеть очки и маску (ее маска была без снотворного, но с расслабляющим энзимом) и погрузиться в сон в летнюю ночь.
Дыхание перехватывало – какое-то тугое темное пространство, похожее на воду, с бело-желтыми огнями, бликующими вдалеке, – кажется, по температуре было всего градусов пятнадцать. Кира резво плыла к призрачным огонькам, пока наконец не высунула голову наверх.
– Вот дерьмо! – ругнулась она, потому что поняла: это оптическая иллюзия.
То, что показалось ей поверхностью, выходом, было дном зеркального резервуара, и она снова нырнула и торопливо поплыла еще быстрее, теперь уже в другую сторону, чувствуя, как ноги сводит от холода. Сознание Соколова все еще сопротивлялось – все-таки пре-сон на то и пре-сон, что все происходит без погружения в глубокие слои, а значит, приходится мириться вот с такими неудобствами. И вот перевернутая вода закончилась, и Кира вынырнула на поверхность круглого, довольного большого озера посреди туманного, седого парка с призрачными деревьями. Над берегами, качаясь на тонких ногах, сияли аккуратные головки фонарей – это их свет она видела из-под толщи озера. Она порядком наглоталась воды, хотелось чихать, но Кира сдержалась и начала грести к берегу. Отдуваясь, она села на берег и огляделась. Это явно был какой-то городской парк, но незнакомый и очень просторный – и, судя по толщине деревьев, старый.
Осторожно скрываясь за кустами и отряхиваясь от воды, как кошка, Кира пошла вдоль берега, ища хоть кого-нибудь живого, пока не увидела метрах в двадцати от себя пару – мужчину и женщину: он высоченный и широкоплечий, она – небольшая, гибкая и тонкогубая, с черными круглыми глазами лани. По ощущениям, во сне было часов десять вечера. Явно не лето: на этих двоих куртки, а в парке больше никого. Кира пожала плечами – воспоминание как воспоминание, только непонятно, кто эти люди.
Она присела и спряталась, продолжая наблюдать, и нажала себе на запястье. Во сне оно было пустым, но в реальности там находился датчик, который управлял захватом воспоминаний. Кира почувствовала легчайшую вибрацию поверхности – кажется, она одна из всей лаборатории ее различала, – это «Капсула» захватила сон и начала его сканировать, чтобы потом замылить и стереть.
Девушка напрягла слух, пытаясь разобрать, о чем говорят люди.
– Аришка, ну ты чего, какой аборт, конечно, я не хотел, чтобы ты его делала. Это так было, помутнение. Подумаешь, в клинику разок съездила, ну потыкали тебя лазером, но ты же умница, вовремя остановилась. А я молодой был, дурной.
«Родители!» – обожгла Киру внезапная догадка. Она дернулась, подавив желание отвернуться и не смотреть, но вдруг увидела стоящего практически у них за спинами маленького черноволосого мальчика. Он держал в руках светящуюся портативную приставку для игр.
Кира зажала себе рот рукой.
Он был таким маленьким, совсем не похожим на себя взрослого. От него – только губы с опущенными уголками и глаза. Оказывается, эти глаза побитой собаки всегда были при нем, даже в детстве.
– Вот как, а сейчас, значит, не молодой? – Арина манко засмеялась и запустила руку мужу под рубашку, щупая живот. – Пузо отрастил? Все?