В метро мы с мамой встали в конце вагона. Мы никогда не садимся, если можем стоять, – такое у нас правило. Ведь люди рядом могут быть усталыми или больными. Я никогда еще не был таким усталым, чтобы ощутить необходимость сесть в метро. А если не необходимо, значит, можно и постоять. Сядет тот, кому это нужнее.
Иными словами: защищать слабого – привилегия сильного.
– Там нет метро, – сказал я. – И весь-весь город можно обойти за час. Представляешь?
– Представляю, – сказала моя мама. – Ты, наверное, будешь знать там каждый закоулок.
– Да, первым делом я изучу местность.
Вдруг она развернула меня к себе, посмотрела мне в лицо и сказала:
– Ты теперь совсем взрослый.
Я сказал:
– Да, спасибо.
Нас покачивало, и я думал, так ли это в поезде, так ли это, как здесь, в метро? Кнуты проводов проносились мимо, люди читали газеты, зевали, спали. А мама говорила мне вот что:
– Я растила тебя не для себя. Я растила тебя для людей.
Нечто похожее говорила о своем сыне героиня ее любимой пьесы, я сразу вспомнил.
Мама не красится, и я не знаю, почему в ту минуту ее ресницы показались мне темнее. Может, они были влажными. Свет в вагоне, этот простой, золотой, привычный свет, вдруг лег на нее по-особенному, и я увидел ее совсем другой, будто бы незнакомой.
Мне стало стыдно, ведь я уже взрослый мальчик и подобные сентиментальные сцены должны, если уж без них не обойтись, иметь место за закрытыми дверями.
– Мама, – сказал я. – Надо быть сдержаннее. Мы расстаемся не навсегда, а на одно только лето.
Но она сказала:
– Я никогда не просила ничего для себя, мне это было противно, я бы себя за такое презирала. Я хотела, чтобы ты принадлежал миру, а не мне.
Я, конечно, стал оглядываться. Но никто нас не слышал и не слушал. Такая личная, странная, возвышенная сцена – в утреннем вагоне метро, где все устали и хотят спать. Я стоял, не зная, что сказать. Я был с ней, по существу, согласен. Желание приблизить к себе человека эгоистично по самой своей сути. Человек – достояние человечества. Моя мать совсем не эгоистка, и это радует.
Да вот только ресницы у нее действительно были влажные. Она вытерла левый глаз указательным пальцем, поддела ресницы, словно хотела их так расцепить, а может, просто ей стало щекотно. Постояла так, а потом с силой притянула меня к себе.
Меня, двенадцатилетнего.
ebooksa