Главной новостью для обсуждения было обращение Государственной Думы в Генпрокуратуру для возбуждения против премьер-министра Кириенко уголовного дела по факту передачи части российской недвижимости Грузии. Это мне не интересно, я точно знаю, что его мало того, что не посадят, так даже и дела не возбудят. Ещё несколько раз мелькала рыжая шевелюра Чубайса по разным поводам, в основном при обсуждении очередных западных кредитов.
За 40 минут новостей примерно половина была про убийства или пропажу людей. Трупы убиенных показывали очень детально с разных ракурсов и смаковали подробности. Почти все были жертвами каких-то разборок — это был повод для меня задуматься и над собственной безопасностью.
Сразу после «Времени» была очень длинная рекламная пауза, минуты на три, наверное. Опять из глубин моей памяти полезли все эти слоганы: «Попробовав раз, ем и сейчас», «Сделай паузу, скушай Фикс», «Шок — это по-нашему», «Кто не знает, тот отдыхает» и прочая прилипчивая гадость. Практически вся реклама или снята на камеру, или сделана из составлена из анимации. Но впечатлила меня, внезапно, реклама «Аэрофлота», где два пассажира бизнес-класса обсуждают на английском:
И тут в иллюминаторе мимо самолёта встречным курсом пролетает слон. Слоган «Аэрофлот — лёгок на подъём». Что этим хотел сейчас сказать маркетинг-директор Аэрофлота для меня осталось загадкой. Однако, я надолго задумался об общем пророческой смысле, о переменах в стране и о самом Аэрофлоте, как символе таковых. После рекламы запустили фильм «Профессионал» с Жаном Полем Бельмондо, похороны которого в 2021 транслировали чуть ли не на весь мир под саундтрек Эннио Морриконе «Chi Mai» из этого самого фильма. Примерно на середине фильма я заснул.
Может, мне что-то и снилось до, но запомнил я лишь последний эпизод перед пробуждением. Снова почему-то лежу как будто бы в нашей домашней спальне, рядом на стуле сидит старшая дочь Ева и медленно, почти по-слогам читает книжку, Общий смысл читаемого от меня ускользает. Из обстановки кажется странным, что телевизор висит не на своём месте, не по центру стены, а сместился влево и вверх. В какой-то момент молча, чтобы не мешать Еве, вошла жена с младшей дочкой Викой за руку, постояли, послушали. Вика сказала: «Папа, привет!», и я проснулся посреди ночи.
Включенный телевизор показывал «белый шум». Отыскав пульт, я выключил его, сходил на кухню с полузакрытыми глазами, налил себе воды, поставил лежащий на тумбочке телефон на зарядку, и почти сразу отключился до утра, на этот раз без сновидений.
Утро пятого дня (10 апреля) встретил уже довольно буднично. Принял душ и побрился весьма дорогой и модной на сегодня Gillette Mach3, позавтракал. День предстоял насыщенный, я планировал пройтись по местным магазинам или по рынкам и купить сменной одежды. Долго раздумывал, брать ли с собой телефон, может ли он мне пригодиться, но в итоге оставил дома, предварительно хорошенько спрятав. В 10:00 я вышел из подъезда дома и направился в указанном Валерием Борисовичем направлении к автобусной остановке.
На удивление, очень много людей ехало в сторону центра города и к железнодорожной станции. Пришлось пропустить несколько битком набитых ЛиАЗов[60] маршрута № 22 из Ивантеевки. В ожидании зашёл на почту, которая была сразу позади остановки, и купил себе 10 почтовых конвертов и марок с изображением Олимпийских игр в Нагано для будущей переписки с музыкальными и киношными продюсерами.
Стал свидетелем интересной картины, как старенькая бабушка с сумкой-тележкой ломилась в до краёв наполненный автобус, из которого едва не вываливались находившиеся там пассажиры. Никто, из стоявших на остановке, кроме бабушки, даже не думал пытаться. Она же, словно это последний автобус в рай, с воодушевлением покрикивала в духе: «А ну-ка все выдохнули!» и с разбега ударялась в висящих на подножке бедолаг. Мне же, как представителю эпохи развитого общественного транспорта, это казалось чересчур сюрреалистичным. Я не мог поверить, что бабушка всерьёз надеется встать на подножку и как-то протиснуть руку сквозь прилипших людей к изогнутой ручке, что обычно расположена посередине входа-выхода, между первой и третьей ступенькой. Вишенкой на торте было поведение водителя, который демонстративно закрыл переднюю дверь и замер в ожидании развязки сцены у задней. Аванпост обороны автобуса в виде свисающих снаружи граждан всячески демотивировал бабушку, из последних сил матюгаясь. Кончилось всё внезапно подкравшемся другим полупустым автобусом, удивлённо поглядев на который, бабушка с новыми силами пошла на очередной штурм. Я же не стал дожидаться, пока выпавшие из первого автобуса трудящиеся вправят бабуле мозги, и вместе со всеми находящимися на остановке спокойно погрузился в свободный транспорт.
Через неполных три часа я измотанный и потерянный, не купив ничего, кроме пары нижнего белья, странной кремовой толстовки и широченных безымянных джинсов, спасался от этого города бегством. Ещё повезло, что до посещения первого вещевого магазина я наткнулся на капитальный ларёк, торгующий прессой. Там я, будучи ещё в адекватном состоянии, купил несколько газет. Стоит ли говорить, что я не мог не узнать все магазины, все палатки в том городе, где прожил почти 20 лет сознательной жизни, от этого вся окружающая действительность казалась мне ещё более пугающей, пробуждая во мне не очень дружественные ассоциации юности.
Немного передохнув в квартире, я намерился поискать у школы свою младшую сестру, как планировал ещё вчера. Из окна кухни были видны отдельные несчастные школьники средних классов, направляющиеся на уроки во вторую смену. В итоге желание увидеть сестрёнку победило усталость и волнения, и я отправился на «охоту».
Из школы, огороженной забором из сетки-рабицы, было два выхода — один официальный, а второй стихийный. Какая-то стихийная сила в незапамятные времена сломала один сегмент забора, через который сразу же проложили короткий маршрут школьники. На протяжении всех 8 лет моего обучения с дыркой никто ничего делать не собирался. Сложность ситуации теперь заключалась в том, какой из маршрутов сегодня выберет сестра. Прямой видимости между ними не было, но, курсируя между выходами, можно было гарантированно контролировать всех выходящих школьников, чем я и воспользовался.
Элементарно, Ватсон!
Минут через десять после школьного звонка на дорожке стали появляться первые ученики, включая старшеклассников. Мне казалось, что из-за несовременной для меня одежды они были старше, чем на самом деле. Общая мода на широкие пиджаки, рубашки, блузы, брюки, плащи и куртки делала их внешне более взрослыми, но попутно добавляла едва уловимую «изюминку». Из-за этого дети выглядели как некрасовский «мужичок с ноготок», особенно мальчики, несшие в руках дипломаты. Не было в их одеждах ещё тех детских бесшабашных ноток: розовых носков, радужных ранцев с единорогами или крашенных в синий волос, характерных для конца 2010-х. Отсутствие единой школьной формы и требование учителей одеваться поскромнее, как мне казалось, сделали из детей сероватую толпу маленьких взрослых.
Таня как раз должна сейчас учиться в 10 классе. Постепенно плотность потока увеличивалась, в толпе замелькали первые знакомые лица. Навстречу мне в потоке прошёл Танин одноклассник Колька Соколов с каким-то парнем, и я чуть не сказал ему: «Привет!» по привычке — вот бы он удивился. Наташку Грачёву я сначала услышал, а потом заметил, как они вместе с Женей Хазаровой что-то доказывали незнакомому мне парню, перебивая друг друга. Женя говорила обычным тоном, а вот Наташка голосила, перекрикивая толпу. На углу школы они остановились, явно кого-то ожидая, вскоре их догнала Аллка Волкова. Лихая троица подруг была в сборе, не хватало только Тани — это было странно. «Может она сегодня не пошла в школу? — мелькнула у меня мысль. — Заболела или еще что…». Дождавшись последних уходящих детей, но так и не встретив среди них сестры, я, грустный, отправился к себе. Из учителей тоже никого, к сожалению, не встретил. Наверное, они все остались на вторую смену.