Я люблю время

Да и на одежду начхать, но коронка неминуемо высвободится из кармана и прилепится к плечу, либо предплечью, откуда снимать будет намного тяжелее… Он и коронке не даст своевольничать, справится с ее липкой жадностью, обязательно справится, но… Нет, нет, нет, никакой магии, абсолютно естественное природное явление. О, как все естественно и не безобразно!… Велимир прижал локоть левой руки потеснее к боку, но видно не так шевельнулся – в колено, затылок и задницу словно плеснуло варом – там и сям потекла кровь. Велимир вобрал в себя морозный воздух, который при обычных обстоятельствах превратил бы его легкие в кровавую труху, и выдохнул – тотчас в густом тумане образовалась грушевидная промоина, в небольшой шар-зонд размером. Велимир послал туда заклинание, укрепил его еще одним и в промоине возникла ушастая лысая голова с широченным губастым ртом на веселом лице.

– Голодно, владыка.

– Ну жри тогда. Все это, – Велимир поленился описывать словами и мысленно очертил границы задания, – твое.

Голова разинула пасть и врезалась в полупрозрачную морозную стену. Послышался легчайший хруст – это поддался ледяной туман, а голова заурчала… И взвизгнула:

– Она твердая, владыка, больно кусать ее!

– Гм… Ого. Ну а сейчас?

– Теперь вкусно, владыка!

– Кушай на здоровье. – Велимир пожелал, чтобы одежда, вернее, остатки ее, согрелись и оттаяли – и так и случилось по слову его. Голова хрустела и чавкала довольно проворно, прорывая в тумане тоннели, а начала, согласно повелению Велимира, непосредственно вокруг его тела. За одну минуту голова очистила пространство метра в полтора кубических. Сама же она, в результате интенсивного обжорства, стала походить на футбольный мяч, а не на лицо – вот-вот лопнет. И лопнула! Точнее развалилась на две головы, каждая из которых с неослабевающей жадностью ринулась дальше объедать ледяной туман. Через минуту же участь постигла, в свою очередь, обе головы и их стало четыре. Потом три. – Одна из голов, войдя в раж, толстогубой пастью своей подобрала с мерзлой земли корону-браслет, вывалившуюся из разрушенного льдом и морозом свитера, вспыхнула кратким всполохом и даже ойкнуть не успела.

– С тупицами всегда так. Жрать только вот этот туман, понятно?

– Да, владыка, – чавкая, но внятно ответили шесть голов.

Туман не сдавался: на освободившееся пространство тяжело наползали новые клубы… глыбы… волны… – этого лютого морозного нечто, но голов стало двенадцать, потом двадцать четыре, потом сорок восемь, как догадался про себя Велимир, но уже поленился пересчитывать… Головы – несколько сотен их вполне заменили собою тучу, но не сплошную, а комковатую, – посуетились немножко, подбирая последние моли добычи и растаяли разом, никого не поблагодарив за обед из одного блюда.

– Вот и опять солнышко выглянуло из-за тучек, – противным голосом громко и нараспев сказал Велимир, глядя на небо сквозь обруч-корону. Пальцы, сдавливающие ободок, все время пытались онеметь, потерять чувствительность, но Велимир не позволял им этого, сил более чем хватало.

– Теперь делегаты от народных масс интересуются скромно, сохраняя достоинства и приличия: «Где отныне хранить брыкливую фиготинку с человеконенавистническими и к ним приравненными свойствами?» – И это законный вопрос, господа свидетели, ибо свитерок мой истлел, вместе с полупонтовым карманом, а на руке я уже его носить попробовал, спасибо. – Велимир, продолжая держать обруч пальцами левой руки, оглядел себя с головы до ног.

– М-да. Неприглядное зрелище. Некий, прямо скажем, бич бомжущий, а не солидный брокер преуспевающего финансового института! Такого типа и замуж никто не возьмет, не то что на дискотеку… – На Велимире были остатки джинсов на ремне, без обеих штанин, с прорехами, сквозь которые видны были черные трусы в мелкий белый горошек, мятые, но целые, – оп, и тоже рассыпались вместе с ремнем… Рубашка, свисавшая по плечам крупными лохмотьями, носки черные, чисто хлопковые, один спущен по щиколотку, другой истлел по то же место от воздействия тумана. Кроссовки… вроде бы в полном порядке, как ни поразительно. От штанов джинсовых – теперича ни ремня, ни кнопок, ни содержимого. Велимир порадовался за себя, что деньги он держал совсем не там, где простые люди, а под ногтями: когда было надо – совал руку в тот или иной карман и вытаскивал нужное количество купюр или монет, или жетонов для метро. А ключи? Вот что бы не догадаться – так же и ключи хранить, ногтей-то полно? Вон тот серый мусор у ботинка и есть, вероятно, набор ключей. А это что? Ах, ты мама дорогая! Кирдык служебному мобильному телефону. Велимир почесал обнаженное плечо, размышляя – сумеет ли он своими силами, не обращаясь в сервис-центр восстановить сим-карту? Да вроде пустяки. Главное – не забыть купить по дороге такое же точно «железо», взамен безвременно усопшего. Или воссоздать, по крайней мере внешне… Нет, не запарно, но лениться не стоит на ровном месте, да и Филарет почуять может.

Он пнул холмик из пластмассовой трухи, пошаркал подошвой, затирая его в землю.

На прохожих чихать он хотел, никто и не заметит его экстравагантных «одеяний», но в чем транспортировать сюсенькую короночку с пусеньким камушечком? Прикасаться ко всему этому очень уж не хочется, по крайней мере, сегодня. А придется, здесь же не оставишь. А почему бы, собственно, именно ее именно здесь и не оставить, гори она синим пламенем в геенне огненной! Взять вот так вот – и оставить. Рассказать Филарету, если у того возникнут вопросы, где что лежит, с подробным план-рисунком местности, пусть себе находит и дальше экспериментирует! Да, точно. А если случайный прохожий наткнется, как Светка в свое время, то и в светлый путь: владей, носи.

Велимир еще пару минут позволил себе мечтать подобным образом, понимая, что острейшее, лютейшее любопытство не позволит ему бросить на полдороге затеянное, а напротив, подтолкнет на дальнейшие эксперименты и изыскания, отдышался, сорвал с себя висящие и торчащие клочья и лоскуты бывшей одежды, вздохнул и поднял с земли злополучный обруч. Теперь уже правой рукой он упер один край ободка в ладонь, четыре пальца, кроме большого, наложил на противоположный край и сдавил во всю мощь.

– Ну, паскуда… Как себя чувствуешь, а? Знаешь ли ты, что паскуда – это субъект, который во зло другим притворяется беднее, чем он есть на самом деле? А? Сомну, с-сволочь…

Обруч поддался, сузился в остроносый вытянутый ноль – и медленно выправился в прежний вид.

– Да что за черт? – изумление Велимира ничуть не убавило в нем осторожности и перехватывать поудобнее – наспех совать туда-сюда пальцы и запястья, он не стал, хотя пальцам было… неудобно, не то что бы больно, но… – Такое ощущение, что я сам с собою играю в поддавки и в нападающие. Показалось бы, что ли, чудо-юдо анонимное?