Есть такая порода людей, которым твоя боль, твое унижение – бальзам, лекарство, на короткое время исцеляющее их души, исковерканные кем-то и когда-то. Обманчиво это лекарство, действует недолго и добывается только из тех, кто оказался слабее и беспомощнее, чем они… Но зато и радость от него горячая и острая: ничем ее не заменишь, ни сексом, ни жратвой… Тот, кто хотя бы однажды распробовал на себе эту подлую сласть в полную меру – тот подсел на нее и протух навеки и пропащая душа его обречена почти без передышек корчиться в личном аду, пока не разрушится вместе с телом.
Человек привычно втянул голову в плечи, прикрыл локтями левую сторону груди, чтобы ботинок не впечатал острые осколки в живот и ребра…
– Не надо, начальник, не бей… – и удары прекратились почему-то.
– Вставай, показывай, что там у тебя было. Живо, живо…
Человек, кряхтя, встал с коленей, осторожно стал выгребать стекло.
– Ну-ка, поверни сюда, этикеткой… Ого. Давай, дед, суй его, осколок этот, в карман и двигай со мной, в отделение. Потеряешь или выбросишь – затопчу, в блин раскатаю.
– Отпусти, начальник, пожалуйста…
– Может и отпущу, когда расскажешь, где научился на такие коньяки зарабатывать.
– Да это просто пузырь я нашел с винтом, закручивать удобно, а там на самом деле халка, я туда собрал.
– Угу, ага. Котам на помойке будешь яйца вертеть, а то я хороший запах от параши отличить не умею. Иди, говорю…
Делать нечего, пришлось идти.
В обезъяннике уже сидело двое бомжей, таких же потрепанных и старых. Они принюхались и завели было разговор, но человек был, мягко говоря, не в настроении и предпочел отмолчаться. Стекляшку с куском этикетки он побоялся выбрасывать, хотя умом понимал – надо бы. Но страх перед дубинкой и властью оказался сильнее.
– …Поджог и грабеж, папаша. Чо-нить желаешь добавить?
– Многовато, господин лейтенант, не было ни того, ни другого. Сам же видишь – не грабитель я.
– Вижу, что ты подонок и окурок жизни. Надо еще проверить «глухари»: не ты ли последний год маньячил в Центральном парке?
– Ну зачем вы так, господин лейтенант. Ведь я ни в чем не виноват, я клянусь…
– В парашном отсеке будешь теперь клясться. На парашу и на коровную мамашу. Где взял бутылку?
– Подарили. Сегодня утром.
– Врешь. Хорошо… Кто подарил, когда, при каких обстоятельствах?
Не стоило выдавать Нигера, ни к чему хорошему это бы не привело, уж это точно. При любом развитии событий, в составе группы наказание будет крепче: если сажать вздумают – срок длиннее навесят, если просто покуражиться – сами изобьют и меж собой стравят непременно… Признаваться никак нельзя, но и мученика из себя строить… Стыд – не дым… Тот случай, когда глаза не выест, надо спасаться… О, Господи, как я успел дожить до такого позора… Лишь бы только…