В «Luxury» я, заведя мотор, я сразу поставил телефон на зарядку. Почему я это раньше это не сделал? Да уж, часто я себя об этом спрашиваю. Может, умнее становлюсь в процессе жизнедеятельности?
В проулке около дома Игоря я остановился спустя несколько минут. Снова экипировался. Коктейль с пистолетом по карманам, в руке шокер, рюкзак за спиной, а вот запасной тесак я доставать не стал. Пока получалось, что обычные зомби мне неопасны, а против улучшенных тесак не помощник. Пусть лучше рука свободная будет.
Прежде чем заходить в подъезд, обошел дом и подобрал все еще лежавшую там веревку. Убрал ее в рюкзак. Он еле закрылся — надо бы потом повместительнее раздобыть. Перед подъездом снова повязал на лицо полотенце, причем уксуса не жалел. В зомбячем виде он не так раздражал.
Дверь в подъезд оказалась предсказуемо открыта — замок-то электрозависимый. Судя по количеству зомби во дворе, натыканных безмолвными статуями в самых неожиданных местах, слишком много на лестничной клетке их быть не должно. Мутантам там тоже делать нечего — чересчур активные, чтобы просто ждать. Обычные люди, если такие оставались в доме, посреди ночи выходить не станут. Поднимался я, тем не менее, заглядывая за каждый угол, просчитывая опасности. Жаль, что я не православный, а то прочитал бы молитву — и можно было бы не беспокоиться, что из-за угла нападут.
На стук ни в одной из трех квартир: Игоря, дяди Кирилла, Кати, никто не ответил. Ладно… Я поднялся до пятого этажа.
— Паха! — вырвалось у меня. Я понимал, что может означать неподвижно стоящая в темном подъезде фигура, но не сдержался.
Он повернулся на голос. Потом снова замер. В груди у него зияла чудовищная рана. Лицо оплыло, посинело, глаза залило кровью.
Сморщившись, я отвел фонарик от его лица. Я соврал бы, сказав, что произошедшее поразило меня. Грустно? Да, но не более. Любая разумная жизнь бесценна, но частью лично моей жизни Паха не был, хоть они и помогли мне с Игорем, когда я в этом нуждался. То есть, я конечно сильно расстроился, но… черт, не знаю как объяснить. В общем, он
Задумался я о другом. Стоило ли мне, в качестве, так сказать, жеста прощания, упокоить его? Уистлер, оказавшись укушенным, просил Блэйда оставить пистолет, чтобы убить себя до того, как обратится. В «От заката до рассвета» малолетний кореец поклялся богом, что убьет своего отца, когда тот обратится. И даже сумел сделать это. Почти в любой книге или фильме о зомби между героями случается диалог, в котором один просит другого прикончить его, если тот обратится. Иногда они обещают сделать это друг для друга.
Только в этот момент я понял, что здесь было о чем подумать… Взять, к примеру, вампиров. С ними, наверное, все ясно. Они, так или иначе, сохраняли разум, так что стать вампиром определенно лучше, чем умереть. Если бы мне совсем не понравилось им быть, я бы убил себя после. Так что тут особо не о чем рассуждать.
С зомби, получалось, сложнее. В первую очередь, красочный пример в виде меня. Непонятно, успел ли я умереть и потом ожил, или я вовсе не умирал. Но при этом во мне сочетались признаки зомби и человеческий разум. А значит, и про других зомби нельзя было ничего сказать определенно. Вдруг их еще можно излечить? Рик Граймс всадил бы мне пулю в лоб за одно предположение, но он не истина в последней инстанции. Зомби умирает тогда, когда оказывается поврежден мозг. Но и человек умирает от этого же. Не от остановки сердца. Когда сердце останавливается, кровь перестает разносить кислород по организму, из-за чего мозг и умирает. Задыхается. Достаточно нескольких минут без кислорода, чтобы в мозге произошли необратимые изменения.
И ведь зомби начинает шевелиться почти сразу после смерти человека. Спустя минуту-полторы максимум. Что это означает? То, что вирусу нужен живой мозг? Или то, что смерть не наступает? Если бы архивно-идеальная память осталась неповрежденной, значит, и человека можно было бы вернуть к жизни полностью. Без амнезии, без потери даже части личности!
Стоп…
Что, если все эти мертвецы постоянно находятся в том «отключенном» состоянии, в которое я попадаю изредка?
Я вдруг понял, что у меня появилась еще одна тема для исследований, и бессмертие, пожалуй, очень мне пригодится, чтобы довести эти исследования до конца. Тут же я принял несколько важных решений:
1. Я не стану упокоевать Паху.
2. Я вообще не стану больше убивать зомби, если смогу без этого обойтись.
3. Если ради спасения одного полноценно живого человека мне придется упокоить сотню зомби, конечно, я это сделаю. А вот если речь будет о тысяче мертвецов или десяти тысячах, то придется думать. Понятно, идеально равновесных ситуаций не бывает, но все равно.
4. Если мне еще придется ставить какие-нибудь эксперименты на мертвецах, я буду выбирать для этого наименее жизнеспособных: с вырванными по позвоночник кадыками, откушенными по пупок ногами или теми, кто с моральной точки зрения при жизни был не огонь: убийцы, насильники, депутаты Государственной Думы…
Я вспомнил, как я «тренировался» на мертвеце в «Доме Охотника», и мне стало стыдно. Я ведь тогда даже не подумал, что это бывший человек. Что, возможно, есть какой-то шанс вернуть его к жизни. Да, у него были серьезные травмы, но мозга, судя по всему, они не касались.
ebooksa