Голос Тенишева тоже оказался ничуть не стариковским: никакого дребезга. Глубокий, приятный баритон. Интересно, каким он был в лучшие годы.
— Не желаете чаю?
— С удовольствием, — поклонился я.
Князь, не глядя, нащупал свисающий вдоль стены шелковый шнурок и несколько раз дернул за него. Тут же дверь комнаты отворилась и на пороге показался давешний старик в ливрее.
— Чего изволите, ваше сиятельство? — угодливо спросил слуга.
— Вели подать сюда чай на двоих.
— Будет исполнено, ваше сиятельство.
— Присаживайтесь, Владимир Антонович, — обратился ко мне Тенишев, едва слуга удалился. — Вот сюда, напротив меня.
Я послушно уселся в удобное кресло.
Несколько минут мы говорили о пустяках — о погоде, о прогрессе в науке и технике и перешли, наконец, к холодному оружию… Я этот предмет знал слабо, поэтому старался больше слушать или обходиться общими высказываниями, эксплуатируя небогатые запасы сведений, случайно почерпнутых из интернета. Запас моих знаний подходил к концу, но меня спасла от конфуза миловидная женщина средних лет. Она вкатила сервированный для чая столик, установила его между нами и с поклоном удалилась.
— Наливайте себе чай, молодой человек, — предложил князь. — Сахар, мед, варенье, свежая выпечка — на ваш вкус. Не стесняйтесь.
Я не стал чиниться, налил себе чаю, положил в розетку душистого меда и сцапал горячую, особо зажаристую булочку.
Какое-то время мы чаевничали, продолжая начатый ранее разговор. Меня еще какое-то время помучили нюансами холодного оружия. Ну не знаю я, чем кинжал отличается от стилета, а шашка от сабли! А пришлось с умным видом кивать на реплики князя, и даже что-то говорить в ответ. Кошмар! В конце концов, князь отставил в сторону опустевшую чашку и, чуть подавшись в мою сторону, произнес:
— А теперь, Владимир Антонович, рассказывайте, зачем вам понадобился этот визит. И не вздумайте лгать мне!
Глаза его, несколько выцветшие, как это бывает у стариков, грозно сверкнули. Мне, признаться, стало не по себе. Я-то планировал постепенно перевести разговор на род Тенишевых и, выбрав удачный момент, признаться в своем происхождении. А теперь вышло, что меня поймали пусть не на лжи, но на махинации. Теперь придется оправдываться, прикрывая метрикой, словно фиговым листом, вынужденную ложь. Но, с другой стороны, вот он, случай объясниться, и ничего придумывать не надо. Я ведь специально для этого сюда и пришел!
Я вынул из кармана свою метрику и протянул Тенишеву. Тот взял бумагу, выудил из кармана сюртука круглые очки, нацепил их на нос и какое-то время всматривался в текст, беззвучно шевеля губами в процессе чтения. Через полминуты на лице его появилось удивление. Он недоверчиво глянул на меня, перечитал метрику и снова принялся вглядываться в мое лицо. Непонятно: увидел он во мне какие-то родовые признаки или нет, но в какой-то момент бросил бумагу на стол и откинулся в кресле, прикрыв глаза. С минуту так просидел и вновь рывком придвинулся ко мне.
— Как докажешь, что это правда? — припечатал он ладонью лист бумаги к столешнице.
— Никак. Мне вы все равно не поверите. Пошлите своих доверенных людей, пусть проверят и доложат.
— Конечно пошлю. И не приведи Господь, это фальшивка, — князь ухватил метрику за уголок и потряс ей в воздухе, — я тебя из-под земли найду и собственноручно на ленточки порежу!
— Я прятаться не собираюсь, — начал было я, но тут Тенишев схватился за сердце и начал оседать в кресле.