Бахир Сурайя

22
18
20
22
24
26
28
30

Он и пустыня — равны друг другу.

арабская поговорка

Я так и не поняла, что разбудило Камаля. Верблюд все еще спал, а о присутствии молоха вовсе напоминала разве что пара рыжевато-коричневых рогов, кончики которых бдительно торчали из песка, — никакой тревоги животные не испытывали определенно. Но Камаль вдруг приподнялся на локте, и от близкого движения проснулась и я.

- Что?.. — пробурчала я, сонно щурясь.

Сквозь редкие просветы в плетении защитного купола едва-едва сочился звездный свет, и его с трудом хватало, чтобы различить непоколебимый профиль кочевника, как обычно, поскупившегося на объяснения и вместо ответа небрежно поведшего рукой.

Задетая магическая струна зазвенела высоко и тонко. Защитный купол приподнялся, разом выпустив все тепло, сдвинулся — и осыпался песком в паре шагов от верблюжьего хвоста. Этого верблюд уже категорически не одобрил, но ограничился тем, что одарил хозяина презрительным взглядом и предусмотрительно отошел на безопасное расстояние. Рога в песке качнулись и скрылись целиком. Для молоха было еще слишком рано — да и для нормальных людей тоже.

Зато кочевник подорвался на ноги, бессознательно нашаривая рукояти мечей. Этого жеста оказалось достаточно, чтобы согнать с меня остатки сонливости, и я тоже поднялась — хотя что бы я могла сделать в реальной схватке? Тут бы выбрать, куда драпать, чтобы под ногами у Камаля не путаться… или для начала разобраться, от чего предстоит драпать, потому как стоя я тоже ничего особенно не увидела, а добиться толкового ответа от кочевника уже отчаялась.

Понадобилось еще несколько минут, чтобы из-за барханов показался темный силуэт какого-то бесформенного чудовища. А за ним — еще один. И еще.

Я уже начала разделять кочевничью молчаливую готовность сцепиться не на жизнь, а на смерть, когда один из силуэтов вдруг коротко рявкнул что-то неразборчивое и разделился на два: человек в укороченной джеллабе и навьюченный тюками верблюд. Два следующих силуэта претерпели аналогичные изменения, а вот четвертый внезапно вырвался вперед и начал приближаться к нам, сопровождаемый мерным гулом защитного плетения.

Звучало точь-в-точь как спешно активированный гильдейский свиток, и Камаль презрительно сощурился и расслабился, хотя выпускать рукояти мечей не спешил.

А я бессознательно отступила за его спину, кутаясь в шарф.

Рашед, конечно, обещал мне день форы, но хорошо обученные янычары вполне могли и нагнать нас, если… я мотнула головой, вытрясая панические мысли.

День форы — это немало. Пустыня исключала вариант пуститься в погоню налегке, прихватив только сменных лошадей: им нужна была вода и тень; верблюдов не заставишь часами бежать сломя голову, а молохов и вовсе ценили отнюдь не за скорость. Я ушла достаточно далеко, чтобы не беспокоиться о погоне.

Но это не значило, что можно было не бояться караванов из столицы. Мастер Мади был не настолько незаметным человеком, чтобы вовсе никто не знал ни о судьбе его приемной дочери, ни о ее «побеге». Мне оставалось только уповать на то, что вероятность случайно встретить знакомого посреди пустыни стремилась к нулю, и старательно прятать лицо в шарфе, обмотавшись им на манер тагельмуста.

Камаль едва заметно повернул голову в мою сторону и выгнул бровь, безмолвно обещая пару-тройку неудобных вопросов, но потом все-таки сконцентрировал все внимание на всаднике.

Это оказался мужчина немногим младше Нисаля-аги: загорелое до черноты лицо расчертили глубокие морщины, а пустыня иссушила тело и взгляд, но не лишила ни силы, ни ума. Верблюд под ним был молодой и ухоженный, а дорогая ткань джеллабы и небрежная трата драгоценного свитка прямо-таки кричали о благосостоянии и высоком положении.

Мы определенно были в меньшинстве и никак не могли похвастаться славными предками, и я уже обреченно приготовилась выслушивать, как Камаль сдаст меня с потрохами, представляясь первым на правах слабого, — но всадник только окинул его взглядом, спешился, отчетливо сглотнув, и заговорил:

- Мое имя Ирфан Зияд, и я веду торговый караван к оазису Мааб, где нас ждет хозяин и господин, щедрый Джалиль Ганнам, прозванный Удачливым. Мы не желаем зла ни тебе, сын пустыни, ни твоему верблюду, ни твоей спутнице.

Я оценила расстановку приоритетов и едва не раскрыла рот, но, на мое счастье, Камаль успел первым:

- И я не желаю зла ни тебе, Ирфан Зияд, ни твоему каравану.