– Это слишком сложно, мама, – проговорил он сквозь слезы. – Ты не понимаешь… ты не понимаешь, сколько… я не могу…
Фатима отпустила его руки. Встала. Отошла к двери. И решительно произнесла:
– Я не знаю, что тебе известно. Но очевидно, есть кто-то, кто до смерти боится, что ты проболтаешься. И поэтому позволь мне сказать тебе, мой любимый мальчик: мне не нужны мужчины. Ни тот, который будет утром отвозить меня в ледовый дворец, ни тот, кто даст мне новую работу, которая мне ни к чему. Мне не нужен мужчина, который будет оплачивать мои счета и который будет говорить, что мне думать и чувствовать. Мне нужен только один мужчина – мой сын. И запомни, ты – не одинок. Ты никогда не был одинок. Ты просто должен выбрать, с кем тебе по пути.
Она вышла. Закрыла дверь. Карточку она оставила ему.
Магган Лит продолжала стоять – гордость не позволяла ей пойти на попятную. Обернувшись к членам правления, она потребовала:
– Я считаю, что голосование должно быть открытым.
Наконец взял слово генеральный директор:
– Да, но хочу напомнить вам, что по уставу каждый вправе потребовать закрытого голосования…
Он слишком поздно понял, что этого Магган Лит и добивалась. Она демонстративно повернулась к присутствующим:
– Ну что ж. Есть здесь хоть кто-нибудь, кто не готов ответить за свои слова? Кто побоится посмотреть нам в глаза и сказать, что думает? Прошу вас, пожалуйста, встаньте и воспользуйтесь своим правом голосовать анонимно!
Зал замер. Петер развернулся и вышел. Он мог бы остаться, высказаться в свою защиту, но решил, что это ни к чему.
Амат надел наушники. Он шел по своему району, по чужому городу. Мимо всего своего детства, взросления, жизни. Всегда найдутся люди, которые его не поймут. Которые назовут его поступок трусливым, нечестным и вероломным. Возможно, все эти люди живут спокойной и безмятежной жизнью, в окружении единомышленников, и прислушиваются к мнениям, которые только подтверждают их собственное мировоззрение. Таким людям легко судить его – морализировать всегда легко, когда сам ни за что не отвечаешь.
Он пошел к ледовому дворцу. Встал рядом с товарищами по команде. Он бежал от войны, когда еще не умел говорить, но с тех пор так и живет в бегах. Только в хоккее он впервые почувствовал себя частью группы. Нормальным человеком. На что-то годным.
Вильям Лит хлопнул его по спине. Амат посмотрел ему в глаза.
В коридоре стояла Рамона – ждала Петера. Палка, запах виски – уже лет десять она не отходила от «Шкуры» дальше чем на пять шагов.
– Им будет стыдно, – хмыкнула она. – В один прекрасный день они вспомнят, как на одной чаше весов были слова мальчика, а на другой – слова девочки и как они слепо поверили мальчишке. И тогда им будет стыдно.
Петер хлопнул ее по плечу.
– Послушай, Рамона… не лезь ты в это, мы как-нибудь справимся, – шепнул он.
– Кто ты такой, чтобы указывать, во что мне лезть, а во что нет.
Петер кивнул, чмокнул ее в щеку и ушел. Он уже стоял у машины, когда Рамона распахнула дверь кафетерия своей палкой. Один из членов правления, одетый в костюм, в эту секунду как раз ослабил свой галстук и сказал – может, в шутку, а может, всерьез:
ebooksa