Вильям Лит вышел на лед, как никогда исполненный жажды самоутверждения. Давид притворился, что ничего не заметил, но он, конечно, прекрасно все понимал. Не случайно он стал таким хорошим спортивным тренером – он понимал силу собственного слова. Пока мальчишки росли, он наблюдал, как Вильям соревновался с Беньи за все – и ни разу не одержал верх. Давид знал, что зависть – отвратительное чувство, но оно может стать мотивирующим. И растил его намеренно, потому что быть лидером – значит уметь манипулировать чувствами ради победы. Давид знал: он играет в опасную игру, Вильям может возненавидеть Беньи настолько, что во время матча изувечит его. Но во всех лучших командах мира есть кто-то, кто играет на грани, а иногда и выходит за эту грань. Вильям играл лучше всего, когда ненавидел.
И все-таки Давид любил Беньи больше, чем любого другого своего воспитанника, и ему было стыдно, что мальчик не решился доверить ему свою тайну. Может быть, когда-нибудь, как-нибудь Давид искупит свою вину как человек. Но место чувствам – за стенами ледового дворца. А во дворце Беньи – противник. Если Вильям во время матча перейдет грань – так тому и быть. Если Беньи изувечат, значит, изувечат. Давид – хоккейный тренер, он делает свое дело. И готов на все ради того единственного, что имеет значение.
Ради победы.
Когда опустилась темнота, Беньи в одиночестве выжимал вес в сарае при собачьем питомнике. Прежде чем поднимать штангу, он расстегнул и снял часы. Старые и потертые, тяжелые, громко тикавшие, они плохо подходили ему. Но он получил их от Давида. С тех пор как тренер сменил клуб, они не сказали друг другу ни слова, и все-таки, куда бы Беньи ни пошел, часы были у него на руке.
Вильям отжимался до тех пор, пока руки не заболели, пока не заболело все остальное тело. Он уснул, держа в руке зажигалку, которую подкинули ему в шкафчик, и он знал, кто ее подкинул. Может быть, Вильям не изувечит Беньи, по крайней мере пока. Но это не значит, что он не изувечит кого-нибудь другого.
24
Но медведь в ней уже проснулся
Окруженная облаком ругани, Рамона, топоча, спускалась по лестнице, желая знать, кто барабанит в дверь «Шкуры» после закрытия. Она ожидала увидеть очередного алкаша, но обнаружила кое-кого другого.
– Ты что здесь делаешь, старый прохвост, ты же в последний раз объявился у моей двери лет сорок назад, хотел позабавиться посреди ночи! Я тогда тебя не пустила и сейчас не пущу! – прошипела Рамона и застегнула халат.
Суне рассмеялся так громко, что напугал щенка, сидевшего у его ноги.
– Мне нужен совет, Рамона. Или два.
Рамона впустила его, налила щенку воды в миску. Щенок вылакал воду и принялся закусывать мебелью.
– Ну? – потребовала Рамона.
– Я хочу, чтобы ты поговорила с Теему Ринниусом. Ради меня.
Попроси об этом любой другой, Рамона прикинулась бы дурочкой, мол, какой еще Теему? Но с Суне… Он посвятил всю свою жизнь трудным мальчишкам с хоккейным талантом, а Рамона свою – тем, кому таланта недоставало.
– О чем?
– О клубе.
– Я думала, ты больше не тренер. Какое тебе дело до клуба?
– Меня держат там ради одной красотки.
Рамона заржала так, что отчистила легкие примерно от десятилетнего сигаретного нагара. Потом посерьезнела: