— Мамочка… — прошептал Петя. — Сколько народу-то!
И правда, толчея была неимоверная. Сотни, тысячи людей смешались в броуновском движении. Часть из них продолжала путь по Большой Черкизовской — на запад, но не меньшее количество сворачивало к рынку. Многие начинали торговлю тут же, не доходя до самого рынка, прямо на грязных тротуарах, развешивая темные тряпки на заборах утлых домишек.
— Держитесь за руки! — крикнула Катя. — Смотрите друг за другом!
Витя нашел руку Лены и сжал ее. Он оглянулся. Петя с Денисом шли позади, Катя с Давидом спереди.
Чем ближе они подходили к башенкам мужского монастыря, окружавшим рынок, тем плотнее становилась толчея. Монастырь разогнали еще до Великой отечественной, об этом Витя читал в какой-то книге по истории Москвы, а рынок так и остался. Рядом с кладбищем, на которое…
Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки. На этом кладбище они были с Шершнем тогда…
Витя тронул за плечо Давида, тот обернулся. Катя тоже остановилась.
— Нужно отойти, поговорить, — сказал Витя. — Давай туда за дерево, где старик с ковром.
Они едва просочились сквозь толчею, перепрыгнули через расстеленные прямо в грязи куски картона, на которых чего только не было.
Сложенные солдатские шинели чередовались с маленькими брусками мыла серого цвета, куски ткани, скомканные пиджаки и брюки лежали вперемешку с куриными яйцами в алюминиевых тазиках; велосипедные колеса, сиденья, рули и звонки, насосы и ключи всевозможных размеров лежали в окружении грязной морковки, лаврового листа и мутных закаток. От изобилия разбегались глаза и невозможно было поверить, что всего в каких-то пятидесяти километрах от этого места идут тяжелые бои, а судьба столицы буквально висит на волоске.
Но рынок уже почувствовал панику. Туда-сюда сновали небритые парни с колючими глазами. Встречаясь на пару секунд, они что-то шептали друг другу на ухо и тут же исчезали, растворяясь в толпе. Явно они здесь не тряпьем торгуют, подумал Витя. Они были похожи на тех парней, что порой возникали по дороге в школу или магазин в их время, в восемьдесят четвертом, — они преграждали путь и сцеживая сквозь зубы: «Ты из какого района?», ждали ответа. И тогда, чтобы уйти целым, приходилось отдавать все деньги, что были при себе. И не важно, из какого ты на самом деле района, это был просто повод.
Червяков точно будет здесь.
Драный ковер старика, который тот повесил на веревочку, протянутую между деревьями, хоть как-то защищал их от глаз текущей толпы.
— Что будем делать? — спросила Катя. — Здесь слишком много людей. Они будто с ума посходили. Что происходит? Никогда такого не видела.
— Паника, — сказал Петя. — Несколько дней Москва будет кипеть, хотя в это с трудом верится, наверное.
— Совсем не верится, — ответила Катя.
— Понимаю.
— Но потом же… все будет нормально? — она взглянула на Петю.
Он посмотрел в дырку на ковре — в ней, как в калейдоскопе мелькали серые лица людей.
— Если ты про панику, про этот кошмар… то да. Через три дня наведут более-менее порядок. Так было написано. Никогда не думал, что увижу это все по-настоящему.