– Так вот чего он не по-нашему выл, – задумчиво протянула я, вспоминая оркоподобного бородача и прикидывая его параметры к нашему убийце. Нет, точно не он. Неуклюж и толст. Юркого парня и молодого репортера так просто бы не поймал. – Но как так? Имеются же вещественные доказательства?
– А вы подите, убедите их, – он кивнул на царский портрет. – Что доказательства эти не полицией подкинуты. Дипломат, холера его побери, лицо неприкосновенное, – процитировал, добавив свои, несравненные, интонации. – Будто у него на лбу написано. Да, ежели б я знал!
– Выпустить пришлось?
Пристав кивнул.
– И доброй дороги пожелать, – зло скрипнул зубами. – Укатил вместе Григорием Федоровичем в столицу. Вот пущай там и остается. Карманы ротозеям подчищает. Эх, черт с ним! Лучше поведайте, по какому случаю, вас так ранешенько к нам принесло?
Придвинув к другой стороне стола гостевой стул, забытый здесь с моего прошлого визита, я уперлась локтями в столешницу и положила подбородок на ладонь.
– Я тут подумала, а что, если душегуб наш – не местный? Стал бы Игла своего так охотно сдавать? Версия, конечно, шаткая, но отбрасывать ее рано. Для начала прокатимся по одному адресочку…
– Это куда же? – медленно и явно заинтересованно протянул Гордей.
– В цирк уродцев, – я вытащила из кармана юбки помятый листок, что обронил мальчишка с Балагунихи и сунула Ермакову под нос. – Помнится, там силачей показать обещали.
Яркий цирковой шатер, с изображенными на нем жуткими – вытянутыми, зубастыми, носатыми – лицами клоунов расположился прямо посреди городской ярмарки, открывшейся в середине декабря и не заканчивающейся весь январь.
Несмотря на причины, что привели нас с приставом сюда, и кусачий мороз, обжигающий щеки и уши – настроение зашкаливало. В этом месте меня всегда посещало нескончаемое ощущение праздника.
Разгар дня. Толстый снежный покров искрил на солнце. В воздухе витал насыщенный запах жженого сахара. Взрослых и детей собралось, что в подушке перьев.
Бегали, кричали, смеялись, хлопали кукольному Петрушке, лихо скачущему на деревянной лошадке, бросались снежками, играли в царя горы.
Забавы на любой возраст и интерес. А надоест забавляться – покатайся на коньках, благо лед на Любле хорошо встал. Или пройдись по товарным рядам. Тоже сплошное загляденье.
Помнится, я там шерстяной платок тетушке на Новый год покупала. Глаше – сережки с колечком. Тишке – деревянный пароход. Дарье – блокнот с серебряным тиснением. Гордею – носки из верблюжьей шерсти. Яшке – варежки. Полю Маратовичу – новенькую лупу. Даже для Бабишева письменные принадлежности нашла. Только вручить их повода, к сожалению, не было.
Шла я медленно. Постоянно оглядывалась по сторонам. Прислушивалась к раздававшейся со стороны циркового шатра музыке. Она напоминала мне ту, что наигрывала музыкальная шкатулка, оставшаяся от моей покойной бабушки. Прохор Васильевич часто заводил ее на праздники, мотая веселую мелодию по кругу.
Долго так не выдержав, Гордей взял меня за руку и потянул за собой. Я даже не сопротивлялась. Остановились, только достигнув входа в шатер, выполненого в виде оскалившейся медвежьей пасти с острыми зубами. Пристав протянул билетеру два четвертака, получил программку и новенькие билетики.
– Господа хорошие, токмо извольте не шуметь, – предупредил нас пожилой старик с мохнатыми бакенбардами. – Представление в самом разгаре.
Внутри было темно, лишь несколько масляных ламп освещали деревянную сцену, где под чарующую восточную музыку, танец-живота, в полупрозрачном костюме, танцевала… двухголовая девица.
Скамейки мы отыскали на ощупь. Потеснили собравшийся люд, И, не сговариваясь, но как-то мысленно поняв друг друга, решили встретиться с хозяином цирка уже после представления.
ebooksa