Что же стало с возникшими русскими городами? Захирели. Превратились в обиталища царской бюрократии, пункты расквартирования войск и места развлечения окрестных помещиков. В основном же, если и основывали русские люди города, то были это города-остроги, города-крепости – для отражения нападения степняков, например, весь юг оккупированной и зачищенной от туземцев степи был обнесен острогами…
Так что же, спросим еще раз, помешало России пойти по цивилизованному, западному пути?
Великие просторы. И холод.
Принцип наименьшего действия на социальном уровне действует так: никто не будет развиваться, если можно не развиваться, а жить по старинке. Если есть возможность идти все дальше и дальше на восток, выжигая леса под делянки, никто не будет особо париться с изобретением чего-то нового. Русские и шли. А европейцам двигаться было некуда: плотность населения в Европе уже тогда была предельной (для тогдашних технологий). Поэтому европейцам пришлось включать голову. Например, изобретать плуг… На Руси-то вплоть до середины – конца XIX века основным орудием пахаря была примитивная соха, которой пахали чуть ли не в неолите. Это был не европейский плуг с переворотом пласта, а дурная кривуля, которая процарапывала землю на глубину 10 сантиметров. Но зато соха не требовала большой тягловой силы (скот-то дохлый), и ею можно было вспахать поле в десять раз быстрее, чем плугом (нужно торопиться: день год кормит). Не зря же посетивший Россию сразу после наполеоновских войн немецкий ученый Шторх отметил, что ни в какой стране Европы «сельское хозяйство не ведется столь нерадиво».
Основной культурой русского крестьянина была рожь как наиболее неприхотливый злак. А то, что рожь из всех зерновых дает самые низкие урожаи, так что ж… бог дал – бог взял. Точно так же не спешили русские расстаться и с трехпольем – неэффективной системой, от которой страны с развитым сельским хозяйством отказались еще в конце Средних веков.
Вот маленький пример «экономики» русского сельского хозяйства. В XVIII веке полная обработка десятины стоила 7 рублей 60 копеек ассигнациями. Такова была рыночная стоимость рабочей силы. А рыночная цена продукции с той же десятины при баснословно высоком урожае сам-6 ровно в два раза ниже! Если же созревает обычный урожай – сам-3, то получается, что себестоимость урожая в 4 раза выше его рыночной цены! Иными словами, в России сельское хозяйство экономически невыгодно и может быть только рабским.
Поэтому на землю в России не смотрели как на средство обогащения даже помещики: урожаи низкие, рынок узкий. Ни одно из великих состояний российских богачей не имеет своими корнями земледелие. А уж крестьянин землю и работу на земле просто ненавидел, мечтая уйти куда-нибудь в город на заработки, стать коробейником, мастеровым, бурлаком… лишь бы не работать на земле, ибо это ад.
В середине XIX века в Россию прибыл немецкий агроном Гакстгаузен. Он провел сравнительные подсчеты доходов двух одинаковых по площади хозяйств в России и Германии. Свои выкладки агроном заключил следующим выводом: если вам подарят землю в России для ведения сельского хозяйства, лучше будет отказаться от этого чересчур разорительного подарка. В конце того же XIX века уже русский специалист по сельскому хозяйству Энгельгардт пришел к тем же выводам, сказав, что капитал, вложенный в государственные облигации, приносит больший доход, чем те же деньги, вбуханные в сельское хозяйство.
Поскольку сельское хозяйство в Центральной России нерентабельно и вести его можно только с помощью рабов, все помещичьи усадьбы России превращались в «вертикально-интегрированные компании». Где производилось силами тех же рабов не только зерно, но и всякая разная кустарщина – ткани, столовая посуда, музыкальные инструменты, упряжь, мебель (ремесленников-то не было практически)… По сути, они представляли собой огромные натуральные хозяйства, полностью исключенные из экономики (денежного оборота) страны.
Кстати, любопытная иллюстрация к тезису о неэффективности сельского хозяйства и узости зернового рынка в России. Куда, например, девали излишки зерна помещики? Они гнали из него водку. То, что они творили, было настоящим искусством, потому что повторить подобное в промышленных масштабах было невозможно: опять-таки нерентабельно.
Вот вам рецепт типичной дворянской водки: для приготовления тонны с лишним (точнее 1200 л) браги требовалось 340 кг зерна, вода и 12-литровое ведро пивных дрожжей. Плюс ведро молока для очистки первача, пара сведенных на уголь (для фильтрации) березок, поташ, пара кубометров дров для перегонки… И в результате из 1200 литров браги выходило всего 15 литров очищенного на 99,8 % зернового спирта. Если бы помещики гнали такое чудо на продажу из купленного по рыночной цене зерна, у них бы никто это не купил ввиду невероятно высокой, совершенно нерыночной себестоимости. Еще бы – чуть больше одного процента выхода полезного продукта! Но поскольку и зерно, и крепостной труд, и лес, и молоко помещику доставались даром, вся барская Россия производила водочку, и в каждой усадьбе был свой неповторимый сорт и особенный рецепт очистки.
Водка была такого высокого качества, что Екатерина II не стеснялась слать ее и Фридриху Великому, и королю шведскому, а также своим интеллигентным дружкам – Вольтеру и Гёте. Биолог Карл Линней, угостившийся русской водкой, пришел в такой восторг, что, проспавшись, написал целый трактат, посвященный русской водке и той пользе, которую она оказывают организму. Завидую…
В общем, с XV века Россия начала интенсивный захват чужих территорий в основном потому, что России нужна была земля. Как таковая…
Глава 3. Широка, но бессмысленна…
В XVII–XVIII веках больше двух миллионов русских переселенцев перебрались из Центральной России в отвоеванные у дикарей степи. Самая сильная волна миграции хлынула в Черноземье после того, как Россия оккупировала Крым. Надо сказать, русские крестьяне особо не церемонились с местным населением, которое безжалостно сгонялось со своей земли…
В XIX и начале XX века еще 13 миллионов русских переселенцев покинули переполненную Центральную Россию и двинулись на юга, а еще 5 миллионов мигрировали в Сибирь и Среднюю Азию.
Расползание русского крестьянства шло сужающимся к востоку языком, напоминающим треугольный флажок. Вскоре узкий язычок этого флажка дотянулся по югу Сибири до самого Тихого океана. При этом с общинной психологией русичей, по мере продвижения на юг и восток, происходили сущие чудеса. Чем теплее и благостнее был климат, в котором оседали крестьяне, тем больше индивидуалистических и кулацких мотивов было в поступках, мыслях и поведении крестьян и все меньше в их умах оставалось коллективизма и общинности. Гены оказались ни при чем. Если скудные земли севера обрабатывались миром, то в Южной Сибири и Черноземье было больше фермерских, единоличных хозяйств.
Оказалось, хваленый коллективизм и соборность русского человека – свойство не имманентное, а просто климатическая производная. И потому свойственная не всем русским поголовно, а только тем, кто занят в определенной сфере деятельности и живет в определенных географических условиях. Эта сфера деятельности – земледелие. А географические условия – Центральная и Северная Россия.
Сейчас таких русских людей у нас в стране становится, по счастью, все меньше и меньше. Они исчезают. Во-первых, потому что сельское хозяйство в этих местах в условиях экономики нерентабельно. А во-вторых, крестьян в урбанизированной стране просто много и не нужно…
Экстенсивное распирание Российской империи, кстати говоря, вовсе не было героически-первопроходческим, как его обычно изображают в школьных учебниках. Двигали Россию вширь молодчики, которым современный горожанин и руки бы не подал… В городе Хабаровске, например, любят по весне класть цветы к памятнику первопроходцу Хабарову. И практически никто не знает, что этот первопроходец и его экспедиционеры учиняли немалые зверства по отношению в местному населению.