— Чё, погоны жмут, полкаш?
Яковлев смутился на секунду, затем, правда, перешел в нападение, но он уже проиграл только тем, что замолк. Адвоката, между тем, было просто невозможно заткнуть. Он просто давил на него фактами, то и дело, делая акцент на «полицейском»
— … и гражданина, русского, местного, ранее не судимого, на которого разбойно напали в его собственном жилище два цыгана, один из которых в переполохе прихлопнул другого. И теперь, вместо того чтобы искать убийцы вы, бездарная шайка головорезов, по ошибке получивших полицейские жетоны, бросили в каталажку жертву покушения, который сам вызвал полицию.
— Брехня! — смело заявил Яковлев.
Но, адвокат думал иначе. Не реагируя на слова полицейского, он просто взял секундную паузу и продолжил дальше.
— И когда мы утром дружной толпой, приедем в суд, ты косноязычно попытаешься рассказать свою невнятную версию событий о том, что ветеран якобы поймал на улице цыгана, затащил его на шторе как паук, потом держал, одновременно выстрелил в свою сторону с трех метров, видимо по твоей фантазии у него руки такие длинные. После чего вызвал полицию, а пистолет скушал, судя по тому, что вы его не нашли, верно? И какова вероятность что суд поверит в эту сказку бабушки Патефоновны?
Самодовольная улыбка постепенно сползала с лица офицера, сменившись на тревожное выражение. Он попытался ответить, но увы. Он проиграл.
— И прямо утром, в зале суда, моего подопечного отпустят, но это не будет конец истории, о нет, это только начало. Там, в моем офисе есть тарифы.
— Тарифы? Какие-такие тарифы?
— Тарифы моих услуг, которые соответствуют рекомендациям адвокатской палаты. Сорок рублей за час занятости. А сколько пройдёт часов до момента, когда гражданина хорошего отпустят? Вот и считай, на листочке, в столбик. И сразу после суда он мне эту сумма заплатит под квитанцию, а потом я вспомню что есть статья шестнадцать нашего гражданского уложения, по которой убытки причиненные республиканскими, в том числе охранными органами подлежат возмещению независимо от вины.
— Но… но… — начал заикаться Яковлев.
— И я обращу требование, но не к тебе, о нет. К твоему управлению. И когда казначейство твоего управления заплатит мне сто рублей или триста… оно захочет узнать, ну просто любопытно станет ему, а кто тот доблестный офицер, из-за которого они расходуют свою скудную казну на адвокатов? И они тебя, голубчик, на лоскуты порвут. А когда остынут, то вычтут всю эту сумму до копейки, из твоей незаслуженной зарплаты. И когда ты жене не принесёшь получку, то второй раз тебя на лоскуты порвёт уже твоя благоверная, в том числе потому, что она мало поверит в эту байку про ветерана и адвоката, а поскольку она женщина, то быстрее поверит в то что ты эти деньги потратил на блудных баб.
Адвокат очень много болтал. Очень. Что сбивало Яковлева с толку. Он не то что сказать ничего не мог, казалось. что у него все мысли вылетели из головы. А Филинов не успокаивался. Засыпал просто огромными объемами информации этот малоразвитый мозг.
«Смышленый малый, — улыбнулся я, обдумывая то. что сказал адвокат. — Полезен он будет в будущем… надо бы с ним переговорить с глазу на глаз в ближайшем будущем.»
Тем временем, Яковлева все таки дожали. Он попятился в коридор, и уже там, поглядывая на Кита и Филинова, прокричал:
— Семён, открой камеру. Вот! Вот он. Сам попросился пересидеть пока ночь, вдруг опять прорыв и твари шастают. Мы завсегда граждан оберегаем. Никто его не арестовывал, не было такого, не надо тут путать и глупостями говорить. А пугать меня не надо, тем более блудными женщинами. Забирай его и уходите оба, я вас не знаю, показания потом городовой возьмёт. Ходят тут, рассказывают мне…
Переключаться с глаз «Кита», на свои собственные, оказалось… сложно. Меня посетило чувство, словно перед глазами находится что-то горяче…
— Он не дождался? — спросил я Пашу, когда тот встретил меня около двери. Ему пришлось подождать, пока я приду в себя после «смены видения».
— Как видишь, босс, — развёл руками Кит. — Я не знаю, что между вами произошло, но как-то легко он согласился на услугу за услугу. Может, вы знакомы?
— Первый раз его видел, — честно признался я. — Но что-то в этом пацане есть. Я бы не сказал, что что-то родное, но очень знакомое.