Девушка откровенно жаловалась. В связи со своей тупостью она умудрилась устроить отцу истерику с намёком на то, что я её собственность ещё на шесть дней. И кто такой этот Рудик, чтобы забирать полюбившуюся ей игрушку.
— Игрушку? — поднял бровь я, услышав подобное высказывание о себе любимом. — Нет, Катя, я не игрушка. А папаня твой не посмеет ослушаться приказа кого-то выше себя.
— А макры? — смахивая скупую слезу с накрашенных глаз, пробормотала блондинка. — Мы же отдали их этим сёстрам, а денег так и не получили!
Я оставил её вопрос без ответа, ибо и сам понимал, что ситуация, так скажем, получалась не из приятных. Жестом указал девушке на дверь «офиса» её родителя, где мы поговорили уже более детально.
Катерина уселась на место отца и принялась меня допытывать, слегка раскачиваясь в кресле.
— Что делать-то будем? Ты ведь тоже подписался на этот сбыт!
— Я обещал тебе помочь, — посмотрел на неё в упор, — значит, помогу. Куда они дели макры на самом деле, увы, даже Рудик Бакинский не знает.
— Ну да, опять этот Рудик… — дурёха накуксилась и жалобно проскулила: — Теперь ты у нас партнёр бизнесмена. Да?
— Пока что да, — я уселся на стул напротив Монеткиной. — С макрами твоими разберёмся, и если хочешь — прямо сегодня.
На лице Кати мелькнула лёгкая улыбка. Она опять заёрзала на стуле и начала что-то делать под столом руками. Пыхтела, недовольно бормотала и постоянно прогибалась. Словно жвачку пыталась отлепить от стола.
— Договор с твоим отцом, к сожалению для него, закончился. Но я помогу тебе, ибо сам всё это заварил. Только вот не знаю, насколько тебе будет безопасно находиться со мной рядом.
— Папа всё узнает, — не отвлекаясь от процесса, сообщила Катя, продолжая заниматься какой-то ерундой. — Девка жива, на вид…дочка какого-нибудь мелкого барона. Три трупа и шесть живых. Учитывая, что они напали на нашей территории, папа с цыганчи спросит.
— Было бы неплохо.
Мы замолчали. Монеткина продолжала что-то там ковырять, то и дело ругаясь. Я же лениво поглядывал на сборники какой-то книжной макулатуры, принадлежавшие Монеткину. И тут моё внимание привлекла небольшая книженция в чёрном переплёте с названием, выведенным… Рунами, что ли? Золотистые такие закорючки переливались в тусклом освещении потолочного светильника.
Когда я встал, чтобы поближе посмотреть, в меня что-то прилетело. Прямо в лицо. Нагибаясь, чтобы подхватить с пола непонятный комок ткани, я… замер, перебирая в пальцах белые кружевные трусики. И стоило только поднять голову и посмотреть на Катю, как я увидел…
— Какого черта, Катерина⁈
Дочка Монеткина откинулась на спинку стула, разведя ноги в разные стороны. Одно её выражение лица говорило о многом. О желании, например, о похоти и обо всём в том же духе. Её наманикюренные пальчики плавно опустились вниз и начали весьма вульгарно теребить то, что обычно следует прикрывать на людях.
Ровно в этот же момент дверь распахнулась, и в кабинет ввалился её разожравшийся папаша.
Покраснел он в одно мгновение ока. Затем, правда, реабилитировался и заорал:
— Катя, твою же ж, млять, мать! А ну быстро прикрыла свой срам!