— Почему племянница человека, который занимает высокое место в своем таборе, сидит здесь? — на всякий случай поинтересовался я. — Нет, понимаю, она напала на вас, но разве подобное не расценивается, как удержание в заложниках?
Монеткин повернулся, и поросячьи глазки лениво на меня уставились.
— Нет. Она, хоть и является «носителем» этой поганой крови, никакого ответа за себя не потребует. У нее своя стая, у барона — своя.
— А как же за семью, коня и двор?
— Не понимаю, о чем ты…
Марьяна тем временем отчаянно пыталась испепелить меня взглядом. Ее можно было понять — оскорбили, ударили по больному, да еще и на цепь посадили в холодном помещении. Но это ведь не причина бросаться на людей, верно?
Я сел рядом с Монеткиным и принялся ждать. Точнее, дожидаться его дальнейших действий.
— Ты, дочь шакала, — злобно начал Кирилл Петрович, — по какому праву напала на мой дом?
— Я уже отвечала тебе, жирный боров, — оскалилась Марьяна.
Я же заметил на её лице ссадины. Значит, били. И не один раз.
— Я тебе… — обозлился толстяк и попытался подняться.
Выглядело это слишком комично, и вскоре боров оставил неудачные попытки сделать это грациозно, а потому просто погрозил ей кулаком.
— Дочь мою за что отравили⁈ А⁈
А, так вот оно что… Отравили ее, получается? А я-то всё думал, что золотозубый придурок забыл в кабаке, где собирается местная золотая молодёжь. Убийца, значит. Ещё и наёмный.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — заулыбалась Марьяна.
Свинтус всё-таки вытащил свою тушу из кресла. Цыганка тут же сжалась, понимая, что ей сейчас прилетит оплеуха, поэтому когда Монеткин замахнулся, а я заорал ему:
— Стой.
Цыганка даже пискнула от удивления.
— Что? — не веря своим ушам, остановился и спросил Кирилл Петрович. — Это ты мне сказал?
— Тебе, — сухо отрезал я, вставая со своего места. — Ну неужели такой, как вы, с вашим опытом и возможностями, не смогли выпытать из нее правду?