Так был сделан первый шаг в сторону от той страны, чьё будущее было предопределено названием «страна-бензоколонка».
Я в тот февральский день шел по улице и жадно вчитывался в газету, что купил в «Союзпечати». Так зачитался, что едва не налетел на детские санки. Только в последний миг отвернул в сторону и тут же приложил руку к груди:
– Прошу прощения! Зачитался!
– Ну, вы всё-таки поаккуратнее, гражданин, – раздался такой знакомый голос. – Газеты лучше читать дома!
Я поднял глаза и едва не ахнул – передо мной стоял Михаил Ерин! Мой отец! А рядом…
Рукав курсантской шинели поддерживала женская рука. Ирина Ерина, в девичестве Волкова.
Мои родители!
Но если это они, то в санках…
В санках сидел тот самый карапуз, который через сорок с очень лишним лет взорвет себя гранатой и отправится обратно в СССР…
Или не взорвет? И не надо будет ему отправляться обратно? Будет он жить себе и поживать в той самой стране, которая поверила в светлое будущее и с упоением начала его строить.
– Вы правы, – кивнул я. – Чтение всё-таки лучше оставить для спокойной обстановки. Ещё раз прошу прощения, обещаю, что впредь такого не повторится.
Вот ведь не хотел, а само собой сорвалась с языка та фраза, которой я обычно заканчивал свой прочувствованный диалог с отцом. Когда косячил и требовалось стоять под тяжелым взглядом, ища оправдания своим проступкам.
– Да ладно тебе, Миш, – погладила мама по плечу отца. – Товарищ же не со зла. Со всяким бывает…
– Ну да, со всяким, – пожал плечами отец и чуть сощурил глаза, приглядываясь ко мне. – Вы мне напомнили одного человека… Впрочем, только напомнили. Сейчас я вижу, что вы другой. Всего доброго, товарищ.
– Всего доброго, – ответил я и невольно козырнул. – Служу Советскому Союзу.
– Служу Советскому Союзу, – автоматически отдал приветствие отец и улыбнулся. – Тоже служите?
– Да, – кивнул я. – В основном на благо Родине. Но, не буду вас задерживать.
– Да, спасибо, а то так в кино можем опоздать, – улыбнулась мама и на её щеках появились такие знакомые ямочки.
Я посторонился, пропуская эту пару. Розовощёкий карапуз, укутанный как куколка шелкопряда в шубку и шарф, не спускал с меня серьезного взгляда. Он словно знал, что видит перед собой не просто молодого человека с легкой щетиной над верхней губой, а своё возможное будущее воплощение.
Пришлось пройти чуть дальше и встать возле афишной тумбы, чтобы скрыться с глаз идущей пары, везущей на санках маленькое сокровище. Я смотрел им вслед, а в груди разливалось что-то теплое, тянущее. В груди сам собой появился ком, который с трудом удалось проглотить.