Письма в пустоту

Гленорван еще крепче прижал его к себе. Он ждал, когда сыворотка начнет действовать.

— Ну почему все так, — неожиданно проговорил американец, потирась подбородком о макушку монаха, — Такой жестокий мир. К этому мальчику жизнь была так несправедлива. Почему же позволили это высшие силы? Oh my God! Наши игры, наша безумная конкуренция, она выстроена на страданиях таких мальчишек… Не может быть. Как я оставался слепым так долго… Игры, деньги, превосходство, разве они стоят таких страданий, — Гленорван зажмурил глаза, — Альентес, ты мученик. Ты живое напоминание о моих грехах. Ты иллюстрация ко всей жестокости мира. Мира, который построили мы, Акведук и Розы. Мы наполнили его отвратительными вещами и продолжаем делать это, не замечая ничего вокруг себя… Ты явился показать мне все несовершенство звериной натуры людей? Ты мой кровавый мученик… Я буду молиться только тебе, Альентес…

— Мне… хочется… — проговорил парень.

— Чего? — встрепенулся Джордж.

— Отведи меня к Диего, я хочу на него посмотреть…

— Хочешь к Диего?

— А? Разве?

— Ты только что сам так сказал…

— Я так сказал?

— Да.

— Правда?

— Не думай ни о чем, — Джордж поцеловал Альентеса в лоб, — Надо же, ты до сих пор не понял себя…

— Мне уже не больно, Джордж, — голос Альентеса и правда стал более бодрым, к нему возвращались силы.

Гленорван накинул на плечи парня свое длинное черное пальто, и взял на руки. Альентес уцепился за шею американца и прижался к нему.

— Нам нужно убираться отсюда, — пояснил Джордж, поднимая лом монаха, — Сейчас тут будет жарко, мы должны успеть проскочить. Я увезу тебя. Ты будешь в безопасности, я не позволю больше никому тебя обидеть. Я устрою тебе жизнь полную комфорта, как того и заслуживает святой. Ты — мое персональное божество.

Гленорван вздохнул и, собравшись с силами, понес Альентеса прочь из ужасной камеры.

ПРЕИСПОДНЯЯ

Мою лихорадку разбил скрип железной двери, она с грохотом отворилась и яркий свет, от которого я уже успел отвыкнуть, ослепил глаза. Я устало уронил голову вниз, касаясь подбородком груди. Первая мысль, которая меня посетила «за мной пришли». Это было ясным и трезвым осознанием того, что наступила моя очередь отправляться в пыточную камеру.

Сказать честно, я даже обрадовался. Я больше не мог выносить душевной боли, и физическое мучение могло спасти меня, заменив и заглушив невыносимые внутренние переживания.

Но в камеру так и повалил народ, несколько вытянутых фигур в черном обступили меня со всех сторон. Они не особо напоминали экзекуторов, и это показалось мне странным.