Письма в пустоту

22
18
20
22
24
26
28
30

Я не ответил. Много чести.

Диего… Представление в самом разгаре, но мне невесело.

Клоуны вызывают скорее жалость, животные усталые и замученные, акробаты помятые, не думаю, что им всем нравится их участь. Хотя возможно я и заблуждаюсь…

В середине представления мне стало совсем невмоготу, тем более Гленорван мозолил взгляд своей горделивой осанкой победителя жизни.

Мне не хотелось потакать его стилю и принимать условия игры. Я собирался сорвать программу, выписанную в мозгу противостоящего мне стратега. Поэтому я встал и вышел в холл. Пускай теперь Гленорван попарится.

Пусть побеспокоится, ведь я не мог просто так исчезнуть. Быть может мне дали приказ, и я теперь затаился, готовясь нанести решающий удар Реновацио… Ха! Вот Джордж испугается! Ну-ну, так ему и надо, ублюдок. Нечего считать себя умнее других!

Я спустился в буфет и на жалкие крохи, оставшиеся у меня от карманных денег Игнасио, купил себе сок. Апельсин совершенно не чувствовался, пойло напоминало скорее подслащенную воду. Я поморщился.

Жаль, что в Цирке нельзя курить.

Диего, почему в нашем мире все не для людей? Сигареты — не самое большое зло, куда хуже обилие беспризорных никому ненужных детей, обреченных сгинуть либо в орденах на подобии нашего, либо в наркотической эйфории. Я бы предпочел второе… Но выбор сделали за меня.

Я не ропщу! Грешники вроде меня вообще не имеют право на голос… И за что мне была дана такая благодать в виде тебя, Диего?

Я не заслуживал. В детстве я полагал, что мы равны и наша дружба естественное проявление жизни, но только сейчас я понимаю, как далек от тебя. Я грязный мракобес, ты олицетворение света…

Нет, не говори, что это Игнасио сотворил со мной такое, вовсе не так! Он лишь показал мне мое естество, мою ничтожность, и, будучи в душе милосердным, простил и принял меня.

Диего, ты скажешь, что я нелогичен. Я, то называю Учителя садистом, то клянусь ему в вечной любви. Но постой… Я ни в коем рази не противоречу себе. Игнасио монстр, каратель, длань святого возмездия… И, если я был избран им в послушание, значит, я заслужил.

Помнишь, мы пели с тобой в хоре?

Ты напросился сам, хоть и не обладал голосом, да и слуха у тебя в помине не было. Но ты во всем хотел сопутствовать мне. Меня же считали, чуть ли не первым вокалистом монастыря. Я хорошо запомнил тот день, когда, выступая перед наставниками и старейшинами, я дрожал как осиновый лист и прятал глаза в нотную тетрадь. До того дня, я ни разу не видел столь важных и прославленных людей братства, поэтому сильно нервничал.

Ты, так чтобы никто не видел, держал меня за руку, что придавало мне уверенности. Я пел…

Не смотря на лица людей, не прислушиваясь к их шепоту, я пел древним сводам храма, топя свой голос в выси мозаик и фресок. Солнце, разливающееся по залу сквозь розу, ласкало мое лицо, концентрируя в своем тепле каждую ноту моего звонкого юного голоса.

Когда я опомнился, то заметил, что зал сидит неподвижно.

Мне показалось, что я напутал ноты или сфальшивил, чем расстроил благочестивых братьев. Но Сократ, тогдашний председатель совета, поднявшись, ласково мне улыбнулся.

Я заметил слезы в его глазах.