– Что?
– Все! И со смачными кровавыми деталями! Расскажите им как кричали, плакали и молили ваши друзья. Как их насиловали и убивали. Больше шокирующих деталей! Покажите в лицах, как гоготали ваши насильники! Как пускали по кругу охреневших от такой подляны подростков ваши святые элдеры и старшие!
– Боже… зачем им знать такое?
– Чтобы не шли на смерть ради этих ублюдков! – жестко ответил я и повелительно махнул рукой – Вперед! За все надо платить, детишки! Даже за спасение от членов и ножей! Ваша плата – убедить спятившее население не пытаться умереть за тех, кто такого не достоин! Считай это вашим… вашей…
– Епитимьей, мать вашу! – рявкнула рыжая – Бегом! Спасайте детей, пацифисты! Живо!
– Ну и рай – покрутил я головой – Ну и гребаный сраный рай… уж лучше жить в аду!
– А чего мы тогда вылезли? – осведомился удивительно молчаливый сегодня Рэк – Сидели бы в родной жопе…
– Меньше философии – буркнул я, отправляясь следом – И больше убийств.
– Мое любимое кредо – осклабился орк, ласково проводя лапой по винтовке.
Удобно расположившись на крыше, прикрывшись парой трофейных кирас с не смытыми следами крови, я терпеливо ждал, глядя в безмятежное синее небо. Настолько сильное и почти настоящее, что можно быть уверенным – его покрасили действительно дорогущей краской. И ведь и облака есть – наверняка искусственно сгенерированные специальными машинами. Не все же из распрыскивателей землю поливать. Я глядел на небо и прислушивался. Сначала я услышал знакомые голоса отправленных нами спасенных подростков. Они пытались докричаться до наглухо закрытых домов. Это не дома, а тараканьи клеевые ловушки. Снаружи все ярко, чинно, благопристойно. А внутри крепкий религиозный клей с психоделическим эффектом, намертво вцепившийся в души фанатичных придурков. До таких хрен достучишься. Но количество кровавых смертей обрушившихся на это придурошное поселение должно их сделать более восприимчивыми. Может и удастся убедить тупых матерей и отцов, что не стоит отправлять детей под пули.
Через несколько минут криков перемежающихся крайне неумелым, можно даже сказать позорным использованием таких важных слов как «сука», «жопа» и «дерьмо», дело у переговорщиков пошло на лад. Но надо отдать им должное – ученики оказались способными и с каждым новым предложением использовали речевую сочнятину все умелее. Аж брызгало из ртов говорящих и смачно чавкало в ушах изумленных слушателей. Потом все затихло. Но ненадолго – вскоре подвалила и белоснежная многочисленная делегация добровольных смертников.
Мельком оглядев явившуюся на залитую кровью площадь толпу, я поднялся во весь рост. Глянул сверху-вниз на переминающихся аммнушитов, медленно обводя их взглядом. Тут около сотни рыл. Мало. Крайне мало. Обманывают ушлепки тупые. Обманывают.
– Все ли здесь из тех, кто насиловал и убивал детей? – спросил я так громко, чтобы меня услышали не только на площади, но и в окружающих ее домах.
– Мы чисты в наших помыслах как чисты были в деяниях наших страшных, но важных… – с потрясающей умелой уклончивостью ответил стоящий в центре высокий, если не сказать величественный старик.
– Всю жизнь тренировался, упырок? – лениво поинтересовался я, снова пересчитывая ублюдков – Не иначе годы потратил на прокачку словесного арсенала…
– Я не понимаю…
– Да и нахрен не надо – махнул я рукой и ткнул в старика рукой – Ты! Лечь в ту лужу! – моя рука сползла на самую большую лужу заполненную смесью из воды, крови и чье-то прелестно желтой блевоты.
– Я…
– Живо! – рявкнул я и переломившийся старпер в белоснежных одеяниях без единого пятнышка, начал медленно укладываться в лужу, сохраняя на морде выражение истинного мученика.
Спрыгнув с крыши, я в несколько шагов оказался рядом и с силой наступил на седой затылок, окуная его харей в лужу. Подержав так, пнул в бок, заставив перекатиться.