— Будет больно, — берусь за ремень, стягиваю его с петель, укладывая концом в свою ладонь. — Но ты должна хотеть этой боли, а самое главное доверять мне. Ты доверяешь мне, Маша?
Веду концом по тонким плечам, наслаждаюсь мурашками, что стали проявляться на коже, сглатываю слюну от желания коснуться бьющейся на шее жилки. Некогда потерянное желание обхватить ее горло ремнем и трахать просыпается с новой силой.
— Доверяю, конечно, — слышу шелест, сотканный ее губами, и яйца от похоти поджимаются. Это уже не Маша, это покорная саба, которой я хотел ее видеть в первые недели наших отношений. Боялся напугать, но думал об этом постоянно. Видел синяки на ногах, фантазировал, что это я ей их оставил.
Думал, как буду трахать ее горло, привязав к шесту.
— Наклонись, дыши глубоко, открытым ртом.
Она подчиняется, открывая взору светлую, не тронутую загаром кожу. Идеальную, с тонкой родинкой на верхнем плече. Рука дрожит, но поднимается Первый удар самый сложный. Всегда вероятность, что именно сейчас она скажет стоп-слово.
Шлепок не самой большой силы оглушает тишину нашего общего дыхания. Она с шумом выдыхает, прогибается в пояснице, но молчит.
След на коже почти дурманит, а запах ее возбуждения голову кружит. Нравится, блять, ей нравится. Второй удар ближе к заднице. Новый след. Новая волна желания, что почти толкает на порочный путь боли и наслаждения.
— Голову вниз, задницу оттопырь. Сильнее! Делай, что говорю, иначе все закончится.
— Нет-нет, я могу, — прогибается она сильнее, голову упирает в пол, а задницу поднимает выше. Ноги связаны, так что растопырить она их не может, только дрожать и истекать прозрачной влагой. Собираю ее кончиком ремня, ощущая ответную реакцию и тут же накрываю ударом светлую кожу ягодиц. Раз, другой, третий. Она кричит, но молчит, вытягивая вперед руки, сжимая их в кулаки. Член уже огнем пылает, поясницу ломит, но я продолжаю оставлять следы на ее коже, смотря на то, как образуется чувственный узор, как из розовой киски стекает по бедрам влага, образуя небольшую лужицу на полу. То, что нужно. Моральные нормы кончились в тот момент, когда она сказала, что может. Все может.
Стягиваю ремень на ее шее, поднимаю на себя. Она тянется за поцелуем, но я лишь шлепаю по щеке и шиплю.
— Посмотри, что ты наделала. Ты закапала пол своими соками. Кто это сделал?
— Я…
— И что ты должны сделать?
— Что?
— Убрать все языком, — наклоняю ее голову, сам сажусь на корточки, наблюдаю, как она достает розовый язычок, как скользит по собственной влаге. Мозг плывет. Ее покорный взгляд почти убивает. Рука тянется к ширинке, не расстегивая пуговицы на ремне. Достает член. Дергаю голову к нему, показывая на каплю влаги на самом кончике.
— Посмотри, что ты наделала, сучка. Теперь мой член тоже грязный.
— Хочешь, чтобы я его почистила.
— Хотите, Арсений Ярославович.
Она облизывает влажные губы, выдыхает, елозя задницей по влажному полу.