– Да, – задумчиво произнес солдат, – в ваших добрых местах друзей у меня все больше и больше.
– Хотите – верьте, хотите – нет, – сказал сержант, не чувствуя иронии, – но эта ведьма и ее хозяйка уж точно вам не друзья.
Солдат кивнул, соглашаясь. В это время во дворе появился седой Ёган и с жестом гостеприимства произнес:
– Господин коннетабль и вы, господа, барон готов принять вас немедленно.
Еще совсем недавно господин управляющий Соллон был похож на богатого землевладельца. Его камзол цвета горчицы с пышными рукавами и с разрезами на алой подкладке, штаны с буфами, бархатный берет, лиловые чулки и высокие сафьяновые ботфорты – все выдавало в нем человека очень состоятельного. Сейчас же он сидел за огромным столом в приемной, в зале барона, и больше всего был похож на загнанного в угол жирного зверька. Напротив него сидели господа в черном и задавали вопросы, от которых его бросало в жар, а все его ответы господа скрупулезно записывали на бумагу. Во главе стола сидел сам барон, радом с ним коннетабль. У дверей в залу стоял огромный сержант.
– Господин управляющий, сколько дворов в имении господина барона? – спрашивал седобородый магистр Крайц.
Соллон багровел, поправлял воротник, коротко отвечал, а магистра Крайца ответ почти всегда не устраивал.
– Это с учетом деревень, мельниц, лесничеств и выселок?
Соллон уточнял, а писарь, скрипя пером, записывал на лист бумаги его ответы.
– Сколько мужиков в крепости и сколько свободных?
Соллон отвечал, писарь записывал.
– А сколько из них на барщине, а сколько на оброке?
Соллон багровел, Соллон не помнил. Солдат смотрел на управляющего, и ему казалось, что он все время врет.
– Сколько десятин в пашне? Сколько в выпасе? Сколько под паром? Сколько лугов под покос?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
– Сколько посеянной пшеницы, ячменя, ржи? Есть ли хмель, солод?
Соллон не помнил, ему нужно было уточнить.
– Сколько мужиков о лошадях, сколько безлошадных? Сколько лошадей берут у барона на пашню? Дает ли кто другой мужикам лошадей?
Соллон снова не мог вспомнить, а писарь все записывал, скрипел пером. Пальцы на правой руке у него черны. Наверное, они черны давно. Солдат знал по себе – чернила не отмываются долго, а у этого писаря, наверное, не отмоются до смерти.
«Хорошо, что я их вызвал, – думал солдат, глядя на аудиторов, – а сдуру все сам хотел сделать».