Египтянин. Путь воина

– Неужели Мерет нельзя увидеть даже издалека? – выслушав Депета, спросил Ренси; в его голосе прозвучало отчаяние. – Хотя бы во время прогулки по дворцовому саду… хотя бы краем глаза?

В ответ Депет лишь молча пожал плечами.

7

Как каждый год в месяц паофи, второй месяц разлива Нила, в стране наступил праздник Опет. Непременным условием этого праздника было участие в нём царской семьи, а самые пышные торжества, с шествием жрецов и величественным спектаклем на берегах Нила, устраивались в Фивах. В этот раз всё было иначе. Ассирийские наместники зорко наблюдали за перемещениями членов царской семьи, самому же фараону, хотя он и находился в Фивах, в столь трудное для страны время было совсем не до торжеств.

Зато номарх пятого нижнеегипетского нома пожелал, несмотря ни на что, соблюсти старинный обычай проведения праздника. Разумеется, без церемонии с участием фараона. Главным героем праздника Нехо посчитал… самого себя, полагая, что заслужил этого спасением города от ассирийского разгрома. Приказав устроить для жителей нома уличные торжества с угощениями, Нехо стремился в первую очередь удивить их своей щедростью. По-праздничному украсили разноцветными стягами ворота дворца; в курильницы наполнили благовониями. Над главной площадью Саиса был сооружён широкий навес с колоннами в форме цветков лотоса, с которых, по последней моде, свисали стилизованные виноградные грозди. На карнизах помещались священные змеи с солнечными дисками на головах. Внизу, на деревянном настиле, стояли мальчики и девочки – дети придворных вельмож, одетые в белые льняные одежды, с цветными яркими поясами на талиях. Распевая песни под руководством жрецов, дети бросали в толпы горожан букеты цветов.

Подобное зрелище в то время, как в стране хозяйничал враг, возмущало Ренси. Все одиннадцать дней праздника, на время которого работы во дворце были приостановлены, Ренси просидел дома. Он никуда не выходил из своей комнаты, заваленной дощеками, кусочками угля и различными принадлежностями для рисования. На полу были разложены палитры, кисти, краски и разноцветные порошки в глиняных мисках для настенных росписей. В углу, на стене, висели изображения женского лица – эскизы образа, который теснил Ренси грудь, от которого он потерял покой и уже не находил себе места. Страсть охватывала сердце и чресла юноши каждый раз, когда он думал о Мерет, когда вспоминал её губы, её тело и тот жар, который шёл от него…

В последний день празднеств к Ренси неожиданно заглянул Депет, в нарядной одежде, с широкой белозубой улыбкой на загорелом лице:

– Не ждал?

Гостей у Ренси никогда не бывало, он давно привык к одиночеству, но появлению Депета обрадовался.

– Садись, – он сделал приглашающий жест рукой, а сам засуетился: – Сейчас поищу, чем тебя угостить. Обильной трапезы не обещаю: я непритязателен к еде, этому научила жизнь. Давно живу один, привык обходиться самым простым.

Пока Ренси разливал по кубкам пенистое пиво, Депет с нескрываемым любопытством осматривал его жилище.

– Твои работы великолепны. Я никогда не видел ничего подобного, – сказал он, когда они уселись на циновке вокруг круглого низкого стола. – У тебя острый глаз и потрясающая память. Такое впечатление, будто Мерет была здесь и ты рисовал прямо с неё…

– Это всего лишь наброски, – неохотно отозвался Ренси, подливая гостю пива.

– Твои рисунки совершенны, я не кривлю душой, а говорю с искренним восхищением. Ты стремишься передать природную красоту лика, такую, какой её создали боги. Никто не делал этого прежде. Ни один художник…

– Ты забываешь, что я – прежде всего ваятель.

– Какая разница, чем ты занимаешься? Ты – мастер, и этим всё сказано.

– Разница очевидна, – возразил Ренси. – Живопись – это лишь иллюзия; она подвержена гибели: пожар или ливень – и фреска обсыпается. Камень же вечен! Время неподвластно ему. Он был на этой земле задолго до нашего появления и он останется здесь, что бы там ни случилось. Он твёрд и холоден, но в нём – душа мира, всей вселенной, в нём – истина…

– Знаешь, Ренси, – выслушав его, задумчиво сказал Депет, – знакомство с тобой изменило не только моё понимание о скульптуре, но и мнение о ваятелях. Прежде я думал, что даже самому талантливому ваятелю достаточно сильных рук, а голова у него может быть пустая. Но в беседах с тобой я не перестаю удивляться твоему светлому уму, твоим мудрым рассуждениям…

– Послушай, Депет, – произнёс Ренси, понизив голос, – мне бы не хотелось, чтобы о моих рисунках узнали. Ты же понимаешь, о чём я говорю? Если жрецам станет известно, что я так открыто нарушаю все установленные каноны не только в статуях, но и в живописи, у меня будут большие неприятности. К тому же ни жрецам, ни номарху не понравится то, что я так вольно создаю портреты дочери фараона.

Депет посмотрел на него сощуренными глазами и, поставив на стол пустой кубок, поднялся.