Ледяное забвение

— А дипломатические осложнения? — спросил Батлер.

— Никто из-за этого войну не начнет. Но пока Гитлер жив, война будет наверняка! — ответил ему Макфарлейн. Он предложил руководству английской разведки, пока не поздно, застрелить Гитлера. В Лондоне отвергли это предложение под предлогом, что это будет «неспортивно».

Макфарлейн недоумевал. Устранить Гитлера, поджигателя мировой войны, — это не спортивно? Как будто Мюнхенский сговор был джентльменским соглашением! Из окон английского кабинета министров можно было уже разглядеть зарево пожара Второй мировой войны. Но никто не бросился его тушить. Вместо этого европейцам было предложено погибать по-джентльменски.

Будь на месте Макфарлейна человек более авантюрного склада, он мог бы уничтожить Гитлера, не испросив на то разрешения. С расстояния ста метров опытный стрелок не промахнулся бы даже без оптики. Более того, он мог бы сам при этом уцелеть. Гремит музыка, со всех сторон раздаются восторженные крики и вопли приветствовавшей фюрера толпы — наверняка его выстрел никто бы не услышал. Пристрелив Гитлера, он мог бы спокойно уйти, но Макфарлейну и в голову не приходило сделать это без санкции.

20 апреля 1939 года в долгожданный день рождения фюрера полковник Макфарлейн разглядывал Гитлера из окна своей ванной, но не через новый оптический прицел, а через свой старый армейский бинокль.

Ближе всех к цели был немец Георг Эльзер. Будучи простым плотником, он всю жизнь любил возиться с часами, что очень пригодилось ему при изготовлении часового механизма для бомбы. Задумав убить Гитлера во время празднования «Пивного путча», он обратил внимание на каменную колонну с трибуной в пивной, где должен был выступить фюрер, и решил, что если он установит бомбу внутри этой колонны, то оратору не избежать своей участи. В день, когда Германия 1 сентября 1939 года напала на Польшу, Эльзер приступил к своей кропотливо-изнурительной работе. Ему предстояло выдолбить глубокую нишу в колонне, чтобы спрятать внутри нее изготовленное им взрывное устройство. Затем следовало установить там звукоизоляцию, чтобы не было слышно тиканья часового механизма, и все тщательно замаскировать. Он приходил в эту пивную поздно вечером, заказывал дешевое второе блюдо и большую кружку пива, а потом уходил в подсобное помещение и, забившись в темный угол, ожидал закрытия пивного зала.

Дождавшись своего часа, Эльзер выходил из убежища и принимался за дело. При тусклом свете карманного фонарика ему приходилось долбить колонну, стоя на коленях. Он старался избежать малейшего шума, поскольку любой звук очень громко раздавался в ночной тишине пустого зала. Примерно каждые десять минут в уборных с шумом автоматически спускалась вода, и он дожидался этих нескольких секунд, дабы использовать их для работы. Так он трудился до двух-трех ночи, потом немного дремал и, когда пивная открывалась, уходил через заднее крыльцо. Один раз его все-таки обнаружили после того, как пивная закрылась, но Эльзер уже успел подружиться со многими официантами, и все просто посмеялись над засидевшимся клиентом.

Возвратившись домой под утро, он принимался за изготовление бомбы. Взрывчатку для нее он раздобыл, устроившись разнорабочим в каменоломню, где постоянно проводились взрывные работы. В течение месяца Эльзер воровал там динамитные шашки и детонаторы к ним, которые хранил дома в платяном шкафу. Часовой механизм бомбы был сконструирован им таким образом, что его можно было привести в действие за шесть дней до взрыва, который должен был произойти с точностью до минуты.

Чтобы подготовить покушение на фюрера, Георг Эльзер провел в зале мюнхенской пивной тридцать пять ночей. И вот настал день, когда все было готово. За шесть дней до речи Гитлера Эльзер в очередной раз пробрался в пивную, запустил часовой механизм и установил бомбу в колонне. После этого он покинул Мюнхен. Адская машина взорвалась в установленное время, но разминулась с Гитлером всего на тринадцать минут.

Неудавшиеся покушения только укрепляли внутреннюю уверенность Гитлера в том, что немецкому народу его послало само Провидение, которое бережет его, дабы он выполнил некую особую миссию. Поздравления со счастливым для него исходом после взрыва в пивной он воспринимал спокойно и сосредоточенно. Сказал, что его спасение от гибели — чудо, которое он воспринимает как предзнаменование того, что ему удастся выполнить свою задачу главы рейха.

Сам он любил рассказывать своему ближайшему окружению о случаях, происшедших с ним во время Первой мировой войны, которые подсказали ему, что он находится под защитой божественного провидения. Так, однажды он ел свой обед, сидя в окопе с несколькими товарищами по оружию, как вдруг ему внезапно послышалось, что какой-то голос свыше говорит: «Поднимайся и иди туда». Этот голос звучал так ясно и настойчиво, что он беспрекословно повиновался, как будто это был военный приказ. Он сразу же поднялся на ноги и прошел метров двадцать по окопу, неся с собой обед в бачке. Затем он сел, чтобы доесть обед, и его разум снова успокоился. Едва он закончил обед, как в той части окопа, которую он только что покинул, сверкнула вспышка и раздался оглушительный взрыв. Шальной снаряд взорвался над его товарищами, и все погибли. А первое предчувствие о своем предназначении возникло у него в госпитале, где он лечился от временной слепоты как пострадавший от газовой атаки англичан. И когда он был прикован к постели, к нему неожиданно пришла мысль, что он освободит Германию и сделает ее великой. И он, мол, сразу же осознал, что сможет реализовать эту задачу.

И действительно, дьявольская удача все время была на стороне Гитлера, а не оппозиции, в серьезность намерений которой совершить государственный переворот Гюнтер уже не верил. После успеха гитлеровского блицкрига в Польше планы устранить Гитлера не нашли бы сторонников в войсках, а без поддержки армии антигитлеровский путч был невозможен.

Когда фюрер объявил своим генералам о походе на Польшу, это выглядело самоубийственной авантюрой, ведь поляки подписали договор с Англией и Францией, согласно которому союзники должны были немедленно объявить Германии войну, если та вдруг посмеет напасть на Польшу. Гитлер посмел, и Германия получила губительную для нее войну на два фронта. Но фюрер сказал, что Польша совершенно изолирована и через пару недель после нападения рухнет, а за этот короткий срок Англия и Франция никакой ощутимой помощи ей оказать не смогут. Так все и произошло. Объявив войну Германии, союзники преспокойно дали Гитлеру поделить со Сталиным обреченную Польшу.

Заключенный накануне пакт о ненападении между Германией и СССР дополнился договором о дружбе и германо-советской границе. Смешанная пограничная комиссия Третьего рейха и Советского Союза работала в оккупированной Варшаве. Члены комиссии получили приглашение на обед к немецкому генерал-губернатору рейхсляйтеру Хансу Франку. По-дружески принявший советских гостей рейхсляйтер шутил: «Мы с вами курим польские папиросы как символ того, что мы пустили Польшу по ветру».

Границей между обоими государствами отныне должен был стать Буг, при этом Гитлер дал согласие Сталину на то, чтобы прибалтийские страны отошли Советскому Союзу, однако настоял на публикации совместного политического заявления германского и советского правительств. В нем говорилось, что «прекращение войны между Германией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой стороны, отвечало бы интересам всех народов». И завершалось оно словами о том, что если мирные инициативы обоих правительств останутся безрезультатными, то ответственность за продолжение войны несут Англия и Франция, а Германия и СССР будут консультироваться друг с другом о необходимых мерах, чтобы добиться мира.

Это германо-советское заявление немецкая пресса подала очень широко и броско. Однако сам Гитлер не верил, что в ответ англичане предпримут какие-либо шаги, и потребовал от своих генералов подготовить наступательную операцию на северном крыле Западного фронта через голландско-бельгийско-люксембургскую границу. Нейтралитет Голландии и Бельгии он назвал «не имеющим значения».

В записке, направленной Гитлером трем главнокомандующим вермахта — сухопутных войск, кригсмарине (военно-морской флот) и люфтваффе (военно-воздушные силы), — говорилось, что цель Германии в войне должна состоять в том, чтобы окончательно разделаться с Западом военным путем.

Свое нетерпение начать наступление на западе фюрер аргументировал тем, что в данный момент Германия по количеству формируемых дивизий значительно превосходила Англию и Францию. Какими темпами англичане с французами будут вооружаться — одному Богу известно, и Гитлер опасался, что уже через полгода численное превосходство вермахта над союзниками могло быть утеряно.

Главным его стремлением было как можно скорее закончить войну победой. Ему уже грезилось, как еще поздней осенью 1939 года его дивизии будут стоять на берегу Ла-Манша, а воля Франции к борьбе окажется сломленной. Но как бы фюреру ни терпелось побыстрее поставить Англию с Францией на колени, ему приходилось считаться с неблагоприятными погодными условиями, из-за чего дата наступления все время переносилась. Год близился к завершению, а ситуация с погодой оставалась неясной, и Гитлер решил провести Рождество в войсках на Западном вале.

Первым в список военных корреспондентов, которые должны были освещать это знаменательное событие, начальник отдела пропаганды вермахта включил лейтенанта Гюнтера Келлера как самого опытного в вермахте кинооператора, снимавшего в свое время берлинскую Олимпиаду. Гюнтер вообще-то планировал взять отпуск на рождественские праздники, чтобы провести их вдвоем с Ирмой, и оказанная ему «честь» сопровождать Гитлера в качестве кинооператора его мало обрадовала. Черт бы побрал этого фюрера! Из-за него в прошлом году у Гюнтера произошла серьезная размолвка с Ирмой, когда та радостно сообщила ему, что ей удалось устроиться горничной в личную резиденцию фюрера «Бергхоф» на горе Оберзальцберг. По ее словам, она нашла эту работу по объявлению в местной газете. Там было сказано лишь то, что требуется горничная, но о том, что ей придется работать в резиденции фюрера, Ирме было неведомо. Мать уговаривала ее не устраиваться на эту работу, однако Ирма чувствовала, что это шанс, который нельзя упускать.