Прощание

– Ты не говоришь, – заметил Тибо и, вместо того чтобы выйти, приблизился к нему. – Ты умеешь говорить? И кто ты на самом деле?

Резким движением он сорвал капюшон.

Проводник спрятал лицо в свои черные лапы. Но Тибо схватил его за всклокоченный затылок и поднял ему голову. Увиденное так поразило его, что он разжал руку, но так и замер, не опуская ее. Длинный, вытянутый нос, нависший надо ртом, заостренные уши, мохнатые щеки, янтарные глаза с вертикальными зрачками-щелками. У Проводника было лицо человека, ставшего лисом, или морда ставшей человеком лисы.

– Невозможно, – прошептал Тибо и сам удивился, заметив, что злость его стихла.

Перед ним стояло уродливое, одинокое существо, чуждое и тому, и другому миру, обреченное жить на пограничье; за его страшную роль его ненавидят, а все остальное время не замечают. Тибо поглубже вдохнул прогорклый воздух его жилища.

– Она жива? – спросил он тише.

Проводник кивнул.

– Ее кормят? Ее держат в тепле?

Второй кивок.

– Спасибо.

Тибо вышел за порог и отвязал коня, не уверенный до конца, что виденное ему не померещилось. Границы действительности опасно дрогнули. Знает ли он на самом деле свое королевство? Какие тайные силы его населяют? Какие мрачные союзы случались здесь в прошлом? И кто на самом деле им правит?

Решив сохранить омерзительное открытие в тайне, он помчался назад.

4

Дождь возвращался каждую ночь: щедрый, чрезмерный. На несколько часов дороги размывало, телеги соскальзывали в море, земля набухала, напитавшись влагой. Но крик петухов восстанавливал прежний порядок. Вставало чудное солнце, озаряя весь мир медовым светом, и рыбаки пригоняли обратно уплывшие в море телеги.

Эма большую часть дня проводила в саду, ухаживала за последними настурциями, собирала сорванные норд-вестом листья. Каждый день она с удивлением обнаруживала, что ветер все еще дует и времена года сменяют друг друга, несмотря на ее бездонную боль. Она снова заговорила на Северном наречии, но была немногословна, и голос ее звучал тихо и без обычной напевности. Чувства толкались внутри, неуправляемые, невыносимые. Стены дворца будто сжимали ее. Чем короче становились дни, тем острее жгло ее желание сбежать из Краеугольного Камня, но ни за что без Тибо – и без Мириам тоже. Любовь держала ее как кандалы. Она злилась на себя за такие мысли. Злилась на Сидру за все остальное, а еще на Пьера, первого короля, – за то, что проклял свое королевство. Она не принимала никого, кроме Элизабет, которая молча приходила, молча сидела рядом и молча уходила.

Тибо мечтал стать незаметным, исчезнуть – непосильная задача для короля. Не раз он внезапно покидал дворец ничего не объясняя, в сопровождении одного лишь верного Овида. Путь всегда был один – к опушке Гиблого леса. Тибо, как некогда и Альберик, ходил вдоль стены деревьев взад-вперед, надеясь уловить хоть какие-то признаки жизни. А стражник следовал за ним, содрогаясь от воспоминаний о бойне и страха наткнуться на призраков. Гиблый лес всякий раз забрасывал их охапками сухих сучьев и шипов. Во дворец они возвращались, понурив головы, с глазами, полными разного сора.

В конце концов Тибо нашел более полезный способ избегать аудиенций: осмотр подземных ходов. Как-никак они были вековой давности и наверняка пострадали от землетрясения. Эма охотно сопровождала мужа, так как это было лучшее из доступного ей, и они стали часто пропадать вместе. Манфред с трудом переносил их исчезновения, а стражники от волнения успели заработать себе язву. Но никто не смел сказать им ни слова. В глазах всех такая жертва вознесла короля с королевой еще выше престола. И если их траур требует уединения, темноты, исчезновения – да будет так.

Эма с Тибо наугад выбирали туннель на карте. Если в него можно было войти незаметно, они уходили днем; если нет – ночью. Король Флоран, придумавший эти туннели, славился любовью к хитроумным механизмам. Эти системы грузов и шестеренок ржавели уже не одно десятилетие, а вот туннели время не тронуло – проходы были вытесаны прямо в породе, в известняке. Чего только не находили в них Эма с Тибо: накрытые столы, винные погреба, зеркала, книги, диваны, а также множество старинных монет. Единственное, чего не нашлось, так это знаменитой шахматной доски, за которой Флориан якобы просидел однажды двое суток без еды и питья. Его противник в итоге выиграл, и в качестве награды король передал ему право пользования поместьем в Ис. Шахматы называли бесценным шедевром. Возможно, это была только легенда, однако Тибо надеялся их найти и так расплатиться за ввозимые товары. Однако тщетно.

Но и без шахмат Эма с Тибо не уставали удивляться причудам былого века. Облепленные паутиной с головы до ног, они вдруг оказывались в самых неожиданных местах. Спускались через полый валун в саду, а поднимались наружу на какой-то портовой улочке; из люка в курительной комнате попадали в парк с ланями; из королевского водохранилища – в дальнюю лощину в Центре. Из погреба под кухней – в милую круглую комнатку с украшенной серебряными бубенцами кроватью. Они улеглись на сгнивший матрас, и кровать рухнула под ними. Пыль поднялась с пола, посыпалась с потолка. Они встали на ноги, откашливаясь и смеясь.

Смеясь.