Аня вздрогнула и со вздохом возвратилась на землю из своего мира грез.
— Была здесь? Ах, как жаль, что меня не было! Почему вы не позвали меня, Марилла? Мы с Дианой были недалеко, в Лесу Призраков. Так чудесно сейчас в лесу! Все маленькие растения — папоротники, кустики черники — уснули, словно кто-то спрятал их до весны под одеялом из листьев. Я думаю, что маленькая фея в радужном плаще подкралась к ним на цыпочках в прошлую лунную ночь и сделала это. Впрочем, Диана не стала бы об этом говорить. Она не забыла, как мама ругала ее за то, что она воображала привидения в Лесу Призраков. Это очень плохо отразилось на Дианином воображении, подавило его. Миссис Линд говорит про Мертл Белл, что она подавленная. Я спросила Руби Джиллис, почему Мертл такая, а Руби сказала, что, наверное, потому, что ее кавалер обманул. Руби думает только о кавалерах, и чем она старше, тем хуже. Вообще, я ничего не имею против кавалеров, но совсем ни к чему приплетать их абсолютно везде, правда? Мы с Дианой серьезно собираемся пообещать друг другу, что никогда не выйдем замуж, а останемся милыми старыми девами и будем всегда жить вместе. Диана, впрочем, еще не совсем решилась; она думает, что, может быть, будет благороднее выйти замуж за какого-нибудь буйного безнравственного гуляку и исправить его. Мы с Дианой теперь вообще много говорим о серьезных вещах. Мы чувствуем, что теперь мы настолько старше, чем были прежде, что нам не к лицу говорить о глупых детских делах. Это так серьезно — быть почти четырнадцатилетними, Марилла. Мисс Стейси ходила в прошлую среду с нами, старшими девочками, к ручью и беседовала с нами на эту тему. Она сказала, что нельзя недооценивать значение привычек, которые мы приобрели, и идеалов, которые мы избрали в подростковом возрасте, потому что ко времени, когда нам исполнится двадцать, наши характеры сформируются и заложат фундамент всей нашей будущей жизни. И она сказала, что, если фундамент окажется ненадежным, мы никогда не сможем построить на нем что-либо действительно ценное. Мы с Дианой говорили об этом по дороге из школы. У нас было такое торжественное чувство, Марилла. И мы решили, что обратим на это большое внимание: сформируем заслуживающие уважения привычки и научимся всему, чему только сможем, и будем как можно благоразумнее, с тем чтобы ко времени, когда нам исполнится двадцать, наши характеры были правильно сформированы. Совершенно потрясающе даже подумать, что когда-нибудь тебе будет двадцать! Это звучит так пугающе по-взрослому. Но зачем мисс Стейси сегодня приходила?
— Именно об этом я и хочу сказать тебе, Аня, если только ты дашь мне возможность вставить словечко. Она говорила о тебе.
— Обо мне? — Аня, казалось, смутилась. Потом она покраснела и воскликнула: — Ах, я знаю, о чем она говорила! Я сама собиралась рассказать вам, Марилла, честное слово, собиралась, но забыла. Мисс Стейси поймала меня вчера, когда я читала на уроке "Бен Гура", а должна была учить историю Канады. Это Джейн Эндрюс дала мне почитать. Я читала в обеденный перерыв и дошла как раз до гонок колесниц, когда начался урок. Я просто умирала от желания узнать, чем кончилось дело, — хотя я чувствовала, что Бен Гур должен выиграть, потому что иначе не было бы художественной справедливости, — и я положила на парту открытый учебник истории Канады, а на коленях под партой держала "Бен Гура". Выглядело так, будто я учу историю, но на самом деле я все это время наслаждалась "Бен Гуром". Книжка так меня захватила, что я даже не заметила, как мисс Стейси прошла по проходу между партами, пока вдруг я не подняла глаза, а она смотрит на меня с таким упреком. Не могу описать, Марилла, как мне было стыдно, особенно когда я услышала, как Джози Пай хихикает… Мисс Стейси отобрала у меня "Бен Гура", но ни слова мне не сказала. Но во время перемены она задержала меня в классе и поговорила со мной. Она сказала, что я нехорошо поступила в двух отношениях. Во-первых, я теряла время, предназначенное для учебы, а во-вторых, обманывала учительницу, делая вид, что учу историю, а на самом деле читала повесть. Я даже не сознавала до того момента, Марилла, что то, что я делала, было обманом. Я была в ужасе! Я горько плакала, и просила мисс Стейси простить меня, и обещала больше никогда этого не делать; я предложила, что в виде наказания целую неделю ни разу не загляну в "Бен Гура", даже чтобы узнать, чем кончились гонки колесниц. Но мисс Стейси сказала, что она этого не требует, и простила меня великодушно. Я думаю, это было несправедливо с ее стороны — прийти сюда, чтобы все-таки вам об этом рассказать.
— Мисс Стейси ни словом об этом не упомянула в разговоре со мной, Аня, и это твоя нечистая совесть не дает тебе покоя. Ты не должна брать романы в школу, и вообще ты читаешь слишком много. Когда я была в твоем возрасте, мне на романы и глядеть-то не разрешали.
— Ах, как вы можете называть "Бен Гура" романом, когда это по-настоящему религиозная книга? — запротестовала Аня. — Конечно, она чуточку слишком захватывающая, чтобы годиться для воскресного чтения, и я читаю ее только в будни. Я теперь не читаю ни одной книжки, если мисс Стейси или миссис Аллан не считают их подходящим чтением для девочки тринадцати с тремя четвертями лет. Мисс Стейси взяла с меня такое обещание. Она однажды застала меня за чтением книжки под названием "Страшная тайна заколдованной комнаты". Это мне Руби Джиллис дала почитать. Ах, Марилла, книжка была такая захватывающая! Прямо мороз от нее по коже подирал и кровь стыла в жилах! Но мисс Стейси сказала, что это глупая и вредная книжка, и просила меня ни эту книжку, ни ей подобных не читать. Я легко пообещала не читать подобных книг впредь, но было просто
— Ну, я вижу, что могу зажечь лампу и приняться за работу, — сказала Марилла. — Ясно, что ты не хочешь узнать, о чем говорила мисс Стейси. Тебя больше занимают твои собственные речи.
— Ах, нет, Марилла, я очень хочу узнать! — воскликнула Аня с раскаянием. — Я не скажу больше ни слова… ни словечка. Я знаю, что говорю слишком много, но я так стараюсь преодолеть это в себе. И хотя я сказала так много, но если бы вы только знали, насколько больше я хотела сказать, вы были бы ко мне снисходительнее. Пожалуйста, расскажите мне, Марилла!
— Хорошо. Мисс Стейси хочет организовать отдельный класс из своих лучших учеников, которые желали бы подготовиться к экзаменам в Королевскую учительскую семинарию. Она собирается давать им дополнительные уроки по часу в день после занятий. И она пришла спросить нас с Мэтью, хотим ли мы, чтобы ты присоединилась к этому подготовительному классу. Что ты сама об этом думаешь, Аня? Ты хотела бы поступить в семинарию и стать учительницей?
— Ах, Марилла! — Аня поднялась на колени и привычным жестом сложила руки. — Это мечта всей моей жизни… ну, то есть уже шесть последних месяцев, с тех пор как Руби и Джейн стали говорить о подготовке к вступительным экзаменам. Но я ничего об этом не говорила, так как думала, что это совершенно бесполезно. Я очень хотела бы стать учительницей! Но не окажется ли это ужасно дорого? Мистер Эндрюс говорит, что подготовка Присси обошлась ему в сто пятьдесят долларов, а ведь Присси не была тупой в геометрии.
— Я думаю, ты можешь не беспокоиться об этой стороне дела. Когда мы с Мэтью взяли тебя на воспитание, мы решили, что сделаем все, что в наших силах, чтобы дать тебе хорошее образование. Я думаю, что девушка должна быть в состоянии заработать себе на жизнь, независимо от того, вынуждена она это делать или нет. У тебя всегда будет дом в Зеленых Мезонинах, пока Мэтью и я живы, но кто знает, что может случиться в этом ненадежном мире и к чему следует быть готовым. Так что ты можешь присоединиться к подготовительному классу, Аня, если хочешь.
— Ах, Марилла, спасибо! — Аня обняла Мариллу за талию и серьезно взглянула вверх, ей в лицо. — Я невыразимо благодарна вам и Мэтью! И я буду учиться так усердно,
— Я полагаю, что ты и так довольно неплохо справляешься с учебой. Мисс Стейси говорит, что ты способная и прилежная, — Ни за что на свете Марилла не сказала бы Ане, как горячо хвалила ее мисс Стейси, из опасений, что это могло бы раздуть Анино тщеславие. — Нет нужды бросаться в крайности и убиваться над учебниками. Куда спешить? Через полтора года ты будешь готова к вступительным экзаменам. Но лучше начать вовремя и подготовиться основательно, говорит мисс Стейси.
— Теперь мне будет еще интереснее учиться, — сказала Аня с восторгом, — потому что у меня есть цель в жизни. Мистер Аллан говорит, что каждый должен иметь цель в жизни и усердно к ней стремиться. Только, говорит он, сначала мы должны убедиться, что это достойная цель. Разве это не достойная цель — стать учительницей, как мисс Стейси, как вы думаете, Марилла? Я думаю, это очень благородная профессия.
Подготовительный класс был организован в намеченный срок. Гилберт Блайт, Аня Ширли, Руби Джиллис, Джейн Эндрюс, Джози Пай, Чарли Слоан и Муди Спурджен Макферсон вошли в него. Дианы Барри не было в их числе, потому что родители не собирались посылать ее в семинарию. Ане это казалось чуть ли не катастрофой. С той ночи, когда у Минни был круп, они с Дианой были неразлучны во всем. В тот день, когда подготовительный класс впервые остался в школе на дополнительные занятия и Аня увидела, как Диана медленно выходит вслед за другими, чтобы затем одиноко направиться домой по Березовой Дорожке и через Долину Фиалок, ей с трудом удалось усидеть на месте и не броситься вслед за подругой. К горлу подкатил комок, и она торопливо начала листать свою развернутую на парте латинскую грамматику, чтобы скрыть слезы. Ни за что на свете не позволила бы она Гилберту Блайту или Джози Пай увидеть эти слезы.
— Но, ах, Марилла, когда я увидела, как Диана выходит из школы одна, я почувствовала, что вкусила горечь смерти, как сказал в своей проповеди в прошлое воскресенье мистер Аллан, — рассказывала она в тот вечер сокрушенно. — Я подумала, как замечательно было бы, если бы Диана тоже готовилась к поступлению в семинарию. Но мы не можем найти совершенства в этом несовершенном мире, как говорит миссис Линд. Миссис Линд не назовешь утешительницей, но, без сомнения, она высказывает много очень верных мыслей… Я думаю, подготовительные занятия будут чрезвычайно интересными. Джейн и Руби собираются стать учительницами. Это верх их стремлений. Руби говорит, что собирается работать учительницей только два года, а потом она намерена выйти замуж. А Джейн говорит, что она всю жизнь посвятит преподаванию и никогда, никогда не выйдет замуж, потому что учительнице платят жалованье, а муж ничего платить не будет, да еще и огрызается, если попросишь свою долю из денег за яйца и масло. Я догадываюсь, что Джейн знает это по своему печальному опыту, потому что миссис Линд говорит, что ее отец — старый брюзга и такой скупой, что у него снега среди зимы не выпросишь. Джози Пай говорит, что она поступает в семинарию только ради образования, потому что ей нет нужды зарабатывать себе на жизнь; она говорит, что, разумеется, совсем другое дело сироты, которые живут у кого-то из милости, — тем нужно трудиться. Муди Спурджен собирается стать священником. Миссис Линд говорит, что с таким именем, как у него,[12] никем другим и быть нельзя. Надеюсь, это не очень дурно с моей стороны, Марилла, но как только подумаю, что Муди Спурджен — священник, меня разбирает смех. Он такой смешной, с толстым лицом, маленькими голубыми глазками, а уши у него торчат, как лацканы. Но может быть, у него будет более интеллектуальный вид, когда он вырастет. Чарли Слоан говорит, что он пойдет в политику и станет членом парламента, но миссис Линд считает, что ему никогда не добиться успеха в этом деле, потому что все Слоаны честные люди, а в политике в наши дни преуспевают только мошенники.
— А кем собирается стать Гилберт Блайт? — спросила Марилла, видя, что Аня открывает своего "Цезаря".
— У меня не было случая узнать о жизненных устремлениях Гилберта Блайта… если они у него есть, — ответила Аня презрительно.
Теперь между Гилбертом и Аней было открытое соперничество. Прежде оно было скорее односторонним, но больше не могло быть сомнений, что Гилберт так же настроен быть первым в классе, как и Аня. Он был вполне достойным соперником. Другие ученики подготовительного класса молчаливо признали их превосходство и даже не мечтали о соперничестве с ними.
С того дня, когда возле пруда она отвергла его просьбу о прощении, Гилберт, за исключением вышеупомянутого соперничества в учебе, ничем не выдавал, что замечает само существование Ани Ширли. Он болтал и шутил с другими девочками, обменивался с ними книжками и головоломками, обсуждал уроки и планы на будущее, иногда провожал домой одну или другую с молитвенного собрания или из дискуссионного клуба. Но Аню Ширли он просто не замечал, и Аня пришла к выводу, что неприятно, когда тебя не замечают. Тщетно говорила она себе, гордо встряхивая головой, что ее это не волнует В глубине своевольного женского сердечка она была уверена, что волнует и что если бы то, что произошло на Озере Сверкающих Вод, случилось опять, она ответила бы совсем по-другому. Неожиданно, как ей казалось, и к ее тайному ужасу она почувствовала, что прежнее негодование, которое она лелеяла в душе, исчезло… исчезло как раз тогда, когда она больше всего нуждалась в его поддержке. Напрасно вызывала она в памяти подробности той памятной сцены и старалась возбудить в себе прежний, доставлявший удовлетворение гнев. Тот день у пруда стал свидетелем его последней судорожной вспышки. Аня поняла, что простила и забыла, даже не зная об этом. Но было слишком поздно!