Юноша снова усмехнулся и сказал:
— У меня есть хорошее платье, только на этот раз я его не надел, а мясо мы едим каждый день.
Ван Купец был поражен и с несвойственной ему живостью спросил:
— Как, неужели брат каждый день дает своим солдатам мясо?
Сын поспешил ответить:
— Нет, это только теперь, потому что он готовит их к войне и хочет, чтобы они стали свирепыми и налились кровью. А я ем мясо, потому что не живу с простыми солдатами, и мне можно есть то, что остается в чашках у дяди и у его женщины, — и мне и верным людям.
И мать сказала с жадным любопытством:
— Расскажи мне про эту женщину! Странно, что он не позвал нас на свадьбу!
— Он звал, — торопливо ответил Ван Купец, видя, что этому разговору не будет конца. — Да, он звал нас, но я сказал, что мы не поедем. Это стоило бы целую кучу серебра, и если бы ты поехала, тебе понадобилось бы и новое платье, и то, и другое, и третье, чтобы быть не хуже других.
На это женщина возразила с горячностью и повысив голос:
— Ах ты, старый скряга! Я и так никуда не хожу и…
Но Ван Купец откашлялся и сказал сыну:
— Пойдем, здесь нам не дадут покоя.
И встав с места, оттолкнул детей в сторону, но не грубо, и вышел, а сын последовал за ним.
Ван Купец шел по улице впереди сына к маленькому чайному дому, куда ходил не часто, и там выбрал стол в уголке, где потише. Но дом был почти совсем пуст, так как в этот час посетителей бывает совсем немного: крестьяне продали свои припасы и разошлись по домам, а горожане еще не приходили для послеполуденной беседы.
И тут, на свободе, сын Вана Купца передал ему поручение дяди.
Ван Купец слушал очень внимательно и не проронил ни слова, пока сын не кончил рассказа, но и выслушав все до конца, он не изменил выражения лица. Нет, на его месте Ван Помещик стал бы изумляться, закатывать глаза и клясться, что это невозможно, а Ван Купец так разбогател, что для него не было невозможного, и если он колебался когда-нибудь, то лишь оттого, что не был уверен, выгодно ли для него это дело. Деньги у него были вложены во всякого рода предприятия, и люди брали у него в долг за какие угодно проценты. Деньги у него были даже в буддистских храмах, одолженные священникам под залог храмовых земель, оттого что люди теперь стали уже не так набожны, как прежде, и только женщины, чаще всего старухи, пеклись о богах, и многие храмы обеднели и не процветали, как встарь. Деньги Вана Купца были вложены и в корабли на реках и морях, и в железную дорогу, и большая сумма была вложена в веселый дом в этом же городе, хотя он никогда не бывал там, а старшему его брату, когда он играл в кости в этом большом новом доме, открывшемся с год тому назад, не приходило в голову, что это дом его родного брата. Но дело это приносило хорошие барыши. Недаром Ван Купец основывал свои расчеты на знании человеческой природы.
Так деньги его расходились по сотням тайных каналов, и если бы он сразу потребовал их обратно, то потерял бы на этом тысячи. Однако он ел не больше и не лучше прежнего, не играл в кости, как сделал бы каждый, заведись у него свободные деньги сверх того, что нужно на еду и одежду, не позволял и сыновьям носить шелковые халаты, и, глядя на него и на то, как он живет, никому не пришло бы в голову, до чего он богат.
И потому он мог думать о трех тысячах заграничных ружей, нисколько не удивляясь, как удивился бы Ван Помещик на его месте. Да, встретившись с братьями на улице, всякий бы сказал, что Ван Помещик и есть богач, потому что тратит деньги не считая, толст до безобразия, щеголяет в мехах, шелковых и атласных халатах, да и все сыновья его тоже были разодеты в шелк, кроме маленького горбуна; он жил у Цветка Груши и незаметно достиг совершеннолетия, и родители начали о нем забывать мало-по-малу.
Ван Купец размышлял некоторое время молча, а потом сказал: