— Тебя как зовут-то?
— Ну ты даешь! — поразилась она. — Это уже ни на что не похоже! Уж и переспал со мной, а как зовут — не знает.
— Извини. Я спрашивал, но ты не сказала.
— Ничего ты не спрашивал.
— Спрашивал.
— Нет, не спрашивал. — Она даже пнула его. — Не спрашивал.
— Ладно, пусть не спрашивал. А теперь спрашиваю. Ну и как же?
— А вот нечего и спрашивать. Пусть ты будешь Хантер, а я — Маккол,[151] и мы с тобой партнеры, идет?
— Ладно, партнер, — похлопал он ее пониже спины. — Куда мы теперь?
— А что ты, собственно, собираешься расследовать?
— Преступную деятельность подонков с твоим муженьком во главе, которые убивают детей и пожирают их.
— Отведу-ка я тебя к одному человеку, он знает обо всем, что творится в Цзюго.
— А кто он такой?
— Поцелуй, тогда скажу…
Он мимоходом чмокнул ее в щеку.
— К Юй Ичи тебя сведу, это управляющий ресторана «Пол-аршина».
Когда они — так же в обнимку — вышли на Ослиную улицу, уже стемнело, и какое-то особое, животное чувство подсказало следователю, что солнце уже скрылось за горами — нет, скрывается как раз сейчас. Силой воображения он представил чудную картину сумеречного заката: огромный красный диск неумолимо устремляется к земле, в блеске его бесчисленных лучей и крыши домов, и деревья, и лица прохожих, и сверкающие зеленоватые каменные плиты Ослиной улицы предстают каким-то безвыходным тупиком для героя, окрашенным в торжественно-печальный цвет доблести. Сян Юй,[152] деспот царства Чу, держа в одной руке копье, а в другой — поводья могучего скакуна, застыл на берегу, глядя на вздымающиеся день и ночь волны реки Уцзян. Но сейчас на Ослиной улице солнца нет, и следователь окунается в мелкий моросящий дождь, предается грустным, тоскливым размышлениям. Он вдруг понимает, что его поездка в Цзюго абсолютно бессмысленна, что это полная несуразица, смех да и только. В грязной канаве плавают, сбившись в недвижный ком и отбрасывая в тусклом свете уличных фонарей зеленоватые, коричневатые и сероватые блики, большой гнилой кочан капусты, полголовки чеснока и ободранный ослиный хвост. «Все эти три безжизненных предмета следовало бы взять как символы на флаг приходящей в упадок династии, — уныло размышлял следователь, — или выгравировать на собственной надгробной плите». В желтом свете фонарей мелкий дождь разлетался с низко нависших небес шелковыми нитями. Розовый зонт напоминал яркий мухомор. Стало холодно, захотелось есть — он почувствовал это, как только увидел отходы в канаве. Одновременно ощутил, что брюки сзади и внизу давно промокли, туфли измазаны в грязи, в них при каждом шаге хлюпает вода — так шлепают в речном иле вьюны. Вдобавок к этой череде ощущений рука совсем окоченела от ледяного тела шоферицы, а ладонь чувствовала у нее в животе жуткое бурчание. В одной лишь розовой ночной рубашке и пушистых тапочках на матерчатой подошве она брела по дороге, загребая грязь и воду, и казалось, она не сама идет, а ее несут на себе две драные кошки. Мелькнула мысль, что долгая история отношений мужчин и женщин похожа на историю классовой борьбы: побеждают то мужчины, то женщины, но одержавший победу одновременно терпит поражение. Вот и у них с шоферицей отношения то как у кошки с мышкой, то как у волка с волчицей. И милуются, и бьются смертным боем, хватает и нежности, и жестокости — чаши весов уравновешены. Должно быть, она совсем замерзла, эта штучка, ну да, так оно и есть. Ее грудь, волнующаяся и упругая, теперь холодная как лед железная гирька, фрукт, который долго держали в холодильнике, — недозрелый банан или зеленое яблоко.
— Замерзла? — Он брякнул явную глупость, но тут же добавил: — Может, вернемся на время к тебе, подождем, когда станет теплее, и продолжим расследование?
— Нет! — стуча зубами от холода, одеревенело промычала она.
— Боюсь, я тебя совсем заморожу.
ebooksa