Альтераты: миссия для усопших

22
18
20
22
24
26
28
30

Соня, неестественно бледная, с посиневшими губами, низко склонилась над подругой.

– Что, счастлива? – злобно прошипела она, отворачиваясь. – Победу свою празднуешь?!

Дарья огляделась. От удара о косяк очки треснули, но в целом толстая оправа оказалась неожиданно крепкой. Даже сквозь треснувшее стекло, девушка поняла, что снова оказалась в спальне, между трюмо и завалившейся на бок и разбитой рамой от напольного зеркала. Только вместо аккуратного уюта – обшарпанные стены в лохмотьях истерзанных временем обоев.

Афанасьева отошла от неё к пустой раме, из которой, словно хищные зубы, торчали осколки. Она их внимательно, по-хозяйски, оглядывала, некоторые, чем-то привлекавшие её внимание, осторожно вытаскивала и складывала аккуратной стопкой.

Дарья подскочила. Голова кружилась. От нестерпимой вони тошнило.

– Афанасьева, как ты могла? Нафига ты к Истомину полезла? – решила прояснить, наконец, Дарья. Та только хихикнула. – Чего ты ржёшь?!

Подруга коротко на неё глянула сквозь зияющую пустотой деревянную раму, наклонила голову, неестественно, по-кукольному, положив её на плечо:

– Ты лучше не обо мне думай, а о себе. Ведь ты сейчас умрёшь. Должна была другая, не ты. Но ты тоже сойдешь.

Дарья поправила очки. Трещина на стекле мешала ориентироваться, разделяя пространство тёмной полосой.

– С чего бы это? – Дарья расправила плечи.

И одним молниеносным выпадом она схватила Софью за рукав, резко потянула на себя.

Тщедушная, никогда не отличавшаяся спортивными достижениями Афанасьева, легко подалась вперёд, но, вывернув локоть, обрушилась на Дарью мощным и точным ударом, попав по запястью. Та вскрикнула и разжала пальцы.

От неожиданности она качнулась и с визгом повалилась на усыпанный зеркальной крошкой пол. Но Софья не дала ей упасть. С ловкостью кошки она подхватила её за плечи, одним мощным движением приблизив к себе испуганное лицо:

– Не смей… Не смей ко мне прикасаться, – шипела она.

Находясь так близко от неё, Дарья чувствовала её тяжёлое дыхание, непривычно едкий запах пота, видела расширенные зрачки, тёмные и ничего не выражающие.

Неведомая прежде решимость накрыла её волной. Руки перестали дрожать, сердце – судорожно, из последних сил биться. Она прошептала:

– А кто мне запретит это делать? – Дарья оттолкнула от себя хищно улыбавшуюся Софью, не спуская с неё настороженных глаз, сделала шаг назад.

Она медленно, выверяя каждое движение, наклонилась, подняла с ковра длинный, словно нож, осколок зеркала. Удобнее зажав его, она направила остриё на подругу. Страх прошёл. Осталась неистовая, шальная ярость.

– Я для вас всегда была никем. Ещё бы! Рядом с такими умницами и красавицами, как вы с Леркой, должна быть страшненькая и недалёкая подруга, чтобы оттенять прелести, – шипела она, подходя ближе к Соне. – Я не имела право иметь своё мнение. Я всегда должна была подстраиваться, делать только так, как хочется ВАМ! Тебя никогда не было рядом, когда ты мне была нужна! Ни разу… НИ РАЗУ за все семь лет в музыкальной школе, ни ты, ни Лерка не были на моём экзамене, концерте, конкурсе, как бы важен он не был для меня. Всё время идиотские отговорки – мама заболела, брат в больнице, уехала в отпуск… Никогда вам было не интересно, что со мной! О чём Я думаю! О чём мечтаю! Один – единственный раз я рассказала тебе о том, что мне нравится Павел, ты и здесь поспешила напакостить! – она исступлённо шептала, захлёбываясь собственной ненавистью и обидой, а Софья холодно, не мигая, смотрела на неё.

Дарья наслаждалась внезапно возникшей силой в руках, уверенностью в себе и непогрешимости. Она права во всём! Афанасьева даже не спорит. Даже не защищается.