Дети молча смотрели на него. Их глаза сверкали, словно отшлифованные черные камни. Газ в горелке шипел. Штайнер почувствовал себя неловко. Он знал, что должен сказать им что-то теплое, человечное, но все, что приходило ему в голову, казалось глупым и неискренним по сравнению с той сиротливостью, которая исходила от трех молчащих детей.
— Что в чемодане? — спросил старший через некоторое время. У него был бесцветный голос, он говорил медленно, твердо и осторожно.
— Я точно не знаю. Разные вещи вашего отца. И немного денег.
— Теперь это наше?
— Конечно, потому я его и принес.
— Можно мне его взять?
— Ну, конечно, — удивленно ответил Штайнер.
Юноша поднялся. Это был худощавый, длинный, темноволосый парень. Медленно, не спуская глаз со Штайнера, он подошел к чемодану. Затем быстрым звериным движением схватил его и сразу отпрыгнул обратно, точно боясь, что Штайнер снова отнимет у него добычу. Он сразу же потащил чемодан в комнату. Двое других быстро пошли за ним, прижавшись друг к другу, словно две большие черные кошки.
Штайнер взглянул на отца Морица.
— Ну, вот, — сказал он с облегчением. — Они, наверно, давно об этом знали…
Мориц Розенталь помешал суп.
— Это уже их не очень трогает. Они видели, как умирали их мать и два брата. И они теперь почти не реагируют на смерть близких. То, что случается часто, приедается.
— Бывает и наоборот, — сказал Штайнер.
Мориц Розенталь посмотрел на него, вокруг его глаз собрались морщинки.
— Если человек еще совсем молод — нет. И если человек стар — тоже нет. А вот остальные годы — это плохое время.
— Да, — согласился Штайнер. — Эти никчемные пятьдесят лет между младенчеством и старостью — плохое время.
Мориц Розенталь мирно кивнул головой.
— Я вот уже миновал этот возраст. — Он закрыл кастрюлю крышкой. — Детей мы разместили, — сказал он. — Одного возьмет с собой Мейер в Румынию. Другой поедет в детский приют в Локарно. Я знаю там человека, который сможет за него платить. А старший останется пока здесь, у Бернштейна.
— Они уже знают, что их ждет разлука?
— Да, но это их не особенно тревожит. Они даже считают, что так будет лучше. — Розенталь повернулся к нему. — Штайнер, — сказал он, — я знал его двадцать лет. Как он умер? Он спрыгнул с машины?