– Отчего же? Как видишь, насчет машин я сентиментален.
Она посмотрела на меня.
– И я тоже, – сказала она.
В ельнике закуковала кукушка. Пат начала считать.
– Зачем ты это делаешь? – спросил я.
– А разве ты не знаешь? Сколько раз она прокукует – столько лет еще проживешь.
– Ах да, помню. Но тут есть еще одна примета. Когда слышишь кукушку, надо встряхнуть свои деньги. Тогда их станет больше.
Я достал из кармана мелочь и подкинул ее на ладони.
– Вот это ты! – сказала Пат и засмеялась. – Я хочу жить, а ты хочешь денег.
– Чтобы жить! – возразил я. – Настоящий идеалист стремится к деньгам. Деньги – это свобода. А свобода – жизнь.
– Четырнадцать, – считала Пат. – Было время, когда ты говорил об этом иначе.
– В мрачный период. Нельзя говорить о деньгах с презрением. Многие женщины даже влюбляются из-за денег. А любовь делает многих мужчин корыстолюбивыми. Таким образом, деньги стимулируют идеалы, – любовь же, напротив, материализм.
– Сегодня тебе везет, – сказала Пат. – Тридцать пять. – Мужчина, – продолжал я, – становится корыстолюбивым только из-за капризов женщин. Не будь женщин, не было бы и денег, и мужчины были бы племенем героев. В окопах мы жили без женщин, и не было так уж важно, у кого и где имелась какая-то собственность. Важно было одно: какой ты солдат. Я не ратую за прелести окопной жизни, – просто хочу осветить проблему любви с правильных позиций. Она пробуждает в мужчине самые худшие инстинкты – страсть к обладанию, к общественному положению, к заработкам, к покою. Недаром диктаторы любят, чтобы их соратники были женаты, – так они менее опасны. И недаром католические священники не имеют жен, – иначе они не были бы такими отважными миссионерами.
– Сегодня тебе просто очень везет, – сказала Пат. – Пятьдесят два!
Я опустил мелочь в карман и закурил сигарету.
– Скоро ли ты кончишь считать? – спросил я. – Ведь уже перевалило за семьдесят.
– Сто, Робби! Сто – хорошее число. Вот сколько лег я хотела бы прожить.
– Свидетельствую тебе свое уважение, ты храбрая женщина! Но как же можно столько жить? Она скользнула по мне быстрым взглядом:
– А это видно будет. Ведь я отношусь к жизни иначе, чем ты.
– Это так. Впрочем, говорят, что труднее всего прожить первые семьдесят лет. А там дело пойдет проще.