Я смотрел на него, не шевелясь, уставившись в это широкое, здоровое лицо. Я пожирал его глазами, видел, куда надо бить, бешенство сковало меня, словно лед. Я сидел неподвижно, видел его лицо слишком близко, слишком отчетливо, как сквозь увеличительное стекло, каждый волосок щетины, красную, обветренную, пористую кожу…
Сверкнула каска полицейского.
– Что здесь случилось?
Швейцар услужливо вытянулся:
– Ничего, господин полицейский.
Он посмотрел на меня.
– Ничего, – сказал я.
Он переводил взгляд с швейцара на меня:
– Но ведь вы в крови.
– Ударился. Швейцар отступил на шаг назад. В его глазах была подленькая усмешка. Он думал, что я боюсь донести на него.
– Проезжайте. – сказал полицейский.
Я дал газ и поехал обратно на стоянку.
– Ну и вид у тебя, – сказал Густав.
– Только нос, – ответил я и рассказал о случившемся.
– Ну-ка, пойдем со мной в трактир, – сказал Густав. – Недаром я когда-то был санитарным ефрейтором. Какое свинство бить сидячего! – Он повел меня на кухню, попросил лед и обрабатывал меня с полчаса. – И следа не останется, – заявил он.
Наконец он кончил.
– Ну, а с черепком как дело? Все в порядке? Тогда ке будем терять времени.
Вошел Томми.
– Большой швейцар из дансинга «Вииета»? Вечно дерется, тем и известен. К сожалению, ему еще никто не надавал.
– Сейчас получит, – сказал Густав.