— Чем ты теперь, собственно, занимаешься, Валентин? — спрашиваю я.
— Езжу по ярмаркам со своими качелями, — отвечает он.
Удивленно смотрю на него:
— С каких это пор?
— Да уж довольно давно. Моя прежняя партнерша — помнишь? — очень скоро оставила меня. Теперь она танцует в баре. Фокстроты и танго. На это сейчас больше спросу. Ну, а я, заскорузлый солдат, не гожусь для такого дела. Недостаточно, видишь ли, шикарен.
— А своими качелями ты хоть сносно зарабатываешь?
— Какое там! — отмахивается он. — Ни жить, ни помереть, как говорится! И эти вечные переезды! Вот завтра снова на колеса. Еду в Крефельд. Собачья жизнь, Эрнст! Докатились... А Юппа куда занесло, не знаешь?
Я пожимаю плечами:
— Уехал. Так же как и Адольф. И весточки о себе никогда не подадут.
— А как Артур?
— Этот-то без малого миллионер, — отвечаю я.
— Понимает дело, — мрачно говорит Валентин.
Козоле останавливается и расправляет широкие плечи:
— А погулять, братцы, совсем неплохо! Если бы еще не околачиваться без работы...
— А ты не надеешься скоро получить работу? — спрашивает Вилли.
Фердинанд скептически покачивает головой:
— Не так-то просто. Меня в черный список занесли. Недостаточно смирен, видишь ли. Хорошо хоть, что здоров. А пока что перехватываю монету у Тьядена. Он как сыр в масле катается.
Выходим на полянку и делаем привал. Вилли достает коробку сигарет, которыми снабдил его Карл. Лицо у Валентина проясняется. Мы садимся и закуриваем.
В ветвях деревьев что-то тихо потрескивает. Щебечут синицы. Солнце уже светит и греет вовсю. Вилли широко зевает и, подстелив пальто, укладывается. Козоле сооружает себе из мха нечто вроде изголовья и тоже ложится. Валентин, прислонившись к толстому буку, задумчиво разглядывает зеленую жужелицу.
Я смотрю на эти родные лица, и на миг так странно раздваивается сознание... Вот мы снова, как бывало, сидим вместе... Немного нас осталось... Но разве и эти немногие связаны еще по-настоящему?