Я еще не обхватила свои плечи ладошками и не прикрыла оголенную грудь руками? Особенно после всего, что ты уже успел со мной сделать в прошлой жизни и в этой.
— Уверен, для тебя это не в первый раз. Так что… я не собираюсь просить тебя станцевать мне. Это было бы слишком даже для меня, — зачем я смотрю тебе в лицо? Зачем продолжаю добивать себя твоим бездушным взглядом и безэмоциональной маской совершенного образа Дэниэла Мэндэлла-младшего — ликом бесчувственного палача и персонального безжалостного убийцы?
— Ты просто это сделаешь, как и полагается в твоей ситуации, всего лишь выполняя часть своего непомерного долга. И самое главное (что не попадает под обсуждение или возможное исключение из правил), сделаешь это по настоящему, по всем законам классики жанра, с чувством, с желанием, с полной отдачей и всей возможной страстью, на которые ты не разменивалась, когда танцевала для других и перед другими. Более того, ты сделаешь намного больше. Не только для меня, но и для себя. Ведь именно от тебя зависит чем закончится этот вечер…
О, боже… как я еще не скончалась на месте и не осыпалась на этот пол осколками обмороженной плоти. Сколько раз мне придется умереть и воскреснуть под клинками твоих глаз, убивающих на смерть слов, голоса, ленивых губ и едва тлеющей улыбки? И сколько еще ты будешь водить меня по этим граням, удерживая на самом краю этого чистейшего безумия расслабленными кончиками своих пальцев? Натягивая и ослабляя нити в те моменты, когда я абсолютно этого не жду и уж тем более не чувствую, что готова.
— Ну, же, Эллис. Ты ведь хочешь сделать мне приятное? Покажи на что ты действительно способна, в достижении самых желанных и заветных целей. Будь умницей и… самой страстной бля*ью из всех существующих… моей персональной бля*ью.
…Ты все-таки меня убил, тонкая красная линия моей кардиограммы оборвалась… нет, перестала выписывать свои ломанные зигзаги в ментальных частотах сущности Эллис Льюис. Не знаю, сколько прошло после этого времени, и кто на самом деле шел в сторону шеста и танц-подиума впервые не оборачиваясь в твою сторону, но точно не я и не в этой реальности. Всего два-три шага, и она уже подстраивается под ритм звучавшей мелодии танцевального блюза. Замедляет движение, изящно приостанавливаясь, опуская плечи вниз, а голову приподнимая как можно выше, и в такт гулкого удара сердца делает следующий плавный и грациозный шаг… Легкий зигзаг бедрами, перед следующим выступом ножкой вперед… плавясь замерзшей кожей в мощных приливах собственной вскипевшей крови, в сжигающем напалме оголившейся боли…
Если бы это была я, то скорей бы первое, что совершила, это доковыляла на трясущихся ногах до этого гребанного шеста, прежде чем что-то надумать или захотеть сделать возле него. А не задерживать дыхание перед новым спонтанным па — совершая пластичный шаг в сторону, вытянутыми под ровные стрелы ножками на ширину плеч, поворачивая голову к плечу, глазами вниз… словно ты видишь не только мой профиль, но и абсолютно все мое бесчувственное лицо. Видишь, что я тоже могу отключаться и перенастраиваться в самый неожиданный момент, особенно, когда мое тело сгорает в огненной лаве обезумевших страхов и нескончаемого возбуждения, источником которых был ты.
Мне не надо быть потомственной пифией или эмпатом, чтобы ощущать то, что происходит не со мной. Увы, это не тот случай, и в этом замкнутом пространстве мы были кем угодно, но только не раздельными сущностями. Я чувствовала не только собственные движения и горящие под кожей волокна перенапряженных мышц (и едва ли я к этому вообще прислушивалась). Мое сознание и все раскрытые болевые точки находились под прицелом твоих глаз, твоего ощутимого взгляда, скользящего по моей спине и по всей фигуре самым осязаемым прикосновением, оставляющего на мне и в недосягаемых нефизических глубинах горящие отпечатки твоих пожизненных отметин, или задевая старые шрамы новыми, более острыми порезами. Я могла обманываться сколько угодно, убеждая себя, что ничего не чувствую из-за мощных доз адреналина, сжигающего во мне все, вплоть до сознания и мыслей с чувствами, но это было слишком далеко от реальности… от твоей… нашей реальности. Это был совсем не адреналин, а именно ты. Оживший к тебе физический страх и сумасшедшее вожделение, чей ритм и гулкие удары моей внутренней музыки перекрывали звучание музыкальной записи в комнате мощнее и осязаемей, чем чтобы то ни было… Они и были во мне, мной, тем, что заставляло меня двигаться и делать то, что я никогда бы не сделала в другом месте и перед другим человеком.
Ступить изящным шагом на ступеньку платформы, протягивая вперед руку и наконец-то обхватывая дрожащей ладошкой холодный шест. Не знаю, откуда активировались все мои движения, каждый последующий жест, но они выходили из меня совершенно спонтанно и бесконтрольно, я просто делала это, почти не задумывая и не продумывая свой очередной ход. Оттолкнуться второй ногой от пола, сгибая ее в колене и натянутой струной наклониться всем корпусом очень медленно вперед, опираясь о шест уже обоими руками и прижаться к нему лбом, чтобы уже через секунду сделать гибкий наклон в лево и развернуться к тебе лицом.
Я не слышала выбранную тобою для моего танца музыку, ее ритма, отмеренного такта, я танцевала не под нее, а под удары собственного сердца… под скольжение и нажим твоих фантомных отпечатков ладоней, пальцев и взгляда по моему телу. Я даже могла зажмуриться, перестать дышать, остановить ток крови в своих венах, но это бы лишь острее и глубже прописало во мне все твои проникновения и близость.
Глаза находят тебя сами, сразу, всего в десяти футах от танц-подиума. Новый мощный толчок сердца с отдачей в позвоночник и поясницу. Я едва не задохнулась, как будто не ожидала, что увижу тебя на занятом тобою месте дивана… или не ожидала, насколько глубоко прочувствую пересечение наших взглядов… или проникновение твоего, тебя… насколько ты окажешься невыносимо реальным, живым, настоящим и ощутимым. И каким будет спокойным твое лицо, практически апатичным, бесчувственным, с отяжелевшими веками и чеканными лепными чертами, выписанных глубокими контрастными тенями и цветовыми рефлексами окружающих сумерек. Какими будут твои едва сомкнутые гладкие губы с выразительным контуром и мягким изгибом; губы, которые могли убить словом быстрее, чем самый смертоносный яд или нож, которые еще ни разу не прикасались к моим за все это время, и к которым я хотела дотронуться хотя бы кончиками пальцев, изнывая от этого сумасшедшего желания буквально до истерики.
Что я могла? Задохнуться, сорваться в эту пропасть, разбиться о твои клинки или станцевать на их раскаленных лезвиях босиком свой безумный танец совершенного откровения и чистой боли? Показать, насколько мое тело сходило с ума, сгорало и хотело тебя как никогда и как никого другого? Танцевать для тебя, как еще никогда не танцевала, ни перед кем и ни для кого. Ведь это была не я, вернее не Алисия Людвидж и быть может даже не Эллис Льюис, а кто-то абсолютно иной, кто был сильнее и безумнее меня в сотни (а то и в тысячи) раз, намного уязвимее и честнее — настоящей, цельной и живой. И то что она делала, не вписывалось ни в какие стандарты моих прежних представлений о страсти, одержимости и исступлении. Она всем этим сейчас дышала, пропускала через свои вены, пульсацию сердца-тела, через каждое движение, поворот, взгляд, вдох-выдох… скатившуюся под маской слезу. Никогда еще она не чувствовала себя такой свободной, раскрытой и перевозбужденной, умирая в кровоточащих порезах от твоих безжалостных холодных глаз, понимая, насколько порочным и откровенным выглядит ее танец, насколько двойственным он будет для тебя и не менее болезненным для твоего восприятия. Но ты же сам этого хотел. Приватное выступление с программой на один единственный вечер, для одного зрителя. О чем ты думал в эти секунды? Что за прошедшие десять лет она танцевала для кого-то так же, с такой же отдачей и оголенной страстью? Скажешь, тебя это нисколько не задело?..
Это была и моя персональная титановая клетка и свободный полет с разбитыми крыльями. Почти не думая, иногда закрывая глаза, задерживая дыхание, замирая или срываясь на момент возможного разрыва сердечной мышцы. Нет, я не забиралась на шест с акробатическими номерами, я вообще впервые в жизни танцевала с ним. Я просто это делала, поглощая и выпуская из себя вибрирующие волны чистого безумия, сливаясь с ними, с твоей близостью и проникающим взглядом в одну цельную живую сущность, гибкую тень, распускающуюся боль.
Я даже не знаю, откуда во мне возникали эти идеи, или вернее зарождались в моем горящем теле движения. Они просто выходили из меня, пробегали по моим мышцам и нервам замкнутым шоковым разрядом, покрывали кожу прохладной испариной, сдавливали легкие и сердце болезненными тисками. Я сама превратилась в одну сплошную циркулирующую боль, подключенную к твоему трансформатору или системе жизнеобеспечения, самую сладкую, сумасшедшую, порочную… Любое соприкосновение с холодным металлом шеста, с твоими взглядом, с твоим мраком, с тобой, обжигало пульсирующей отдачей насквозь, до кости, выгибая и растягивая томной истомой упругие сплетения самых плотных волокон. Прижаться к хромированной трубе спиной, затылком, и оно уже расплеталось по позвоночным дискам ментоловыми спиралями тысячей кристаллов вибрирующего озноба. Прогнуться в пояснице, вцепившись руками над головой в обмораживающий металл, выпячивая ягодицы. Скользнуть промежностью по гладкой поверхности бездушной стали, сдерживая стон и выгибаясь все сильнее, захлебываясь в расплавленном жаре кипящей ртути и вспыхнувшего с троекратной силой возбуждения. Приподняться на носочках от желания вжаться в шест распухшими половыми губками, оставить на нем свой влажный след и наконец-то кончить.
Думаешь, я до такого не дойду или я не достаточно доведена тобой до этой грани? И сколько, а главное, КАК я должна танцевать, чтобы ты это понял? Или ты действительно хочешь, чтобы я кончила именно во время танца?
Не знаю, сколько бы сама смогла продержаться, сколько бы хватило сил с последними резервами, и сколько ты намеревался тянуть это безумие, но в итоге ты сам все и остановил. Вернее, остановил только мой танец, поднявшись с дивана, медленно приблизившись к столику, что-то взяв с его стеклянной столешницы вялым размеренным жестом. Я видела каждый твой шаг и действие, но продолжала танцевать, будто меня это не касалось, хотя и чувствовала все твои движения, всего тебя собственной кожей, вспыхнувшей панической атакой по сердцу. А потом ты просто подошел и перехватил мои запястья, как раз тогда, когда я держалась обеими ладошками за шест над своей головой. Я чуть была не прозевала этот момент, но разве с тобой это возможно? Ты накрыл меня своей тенью раньше, чем я успела сообразить, что ты собираешься сделать, раньше, чем успела вдохнуть полной грудью и погрузиться с головой в твой абсолютно новый и откровенный кошмар.
— Тебе это нравится, бл**ь?.. Тебя это заводит?.. Заводит танцевать для меня?
Господи, почему я не закричала, когда уже готова была это сделать? Когда твои пальцы правой руки с каким-то зажатым в них железным предметом зачерпнули в кулак почти все мои волосы под затылком, с щадящей лаской дернув на себя мою голову, чуть запрокидывая и притягивая к твоему лицу, к твоим гребаным глазам, к потемневшим гладким губам, прижимая на время спиной и ягодицами к твоему твердому противоударному телу. Как я еще сама не поддалась и не вжалась промежностью к твоему низу живота, к каменному члену впившемуся в мою ягодицу? Как не кончила, когда твой бархатный сиплый рык ударил по моей сетчатке и опалил бешеной пульсацией вспыхнувшей отдачи и без того перевозбужденную опухшую киску?
Перед глазами поплыли темные пятна, расползаясь по твоему совершенному лицу переминающимися мазками сюрреалистических теней, света и цвета. Но ненадолго. Я очнулась почти сразу же, когда сладкая боль от твоих пальцев в корнях волос разлилась по коже скальпа, вырвав из моего пережатого горла несдержанный захлебывающийся стон, и когда мне пришлось непроизвольно сжать бедра, под взрывом очередного похотливого вожделения в глубинах вагины, спустившей на ткань трусиков новой порцией греховных соков.
— Не шевелись и не делай ничего, пока я сам не прикажу. И не отпускай шест.
ebooksa