В любви и боли. Противостояние. Том второй

22
18
20
22
24
26
28
30

— Не думал, что сегодня ночью ты будешь в нем здесь спать, как и в стенах этого дома. И сейчас не вполне убежден.

Посеревшая синева глаз Рейнольдза снова врезается придавливающим свинцом в мои немощные податливые зрачки. Это не поверхностное скольжение, это прессующее предупреждение, практически перехват за горло поверх других невидимых пальцев.

— Если ты действительно в этом уверен, хочешь этого сам, готов к этому, как и точно теперь знаешь, что больше не осчастливишь будущие сессии выходками подобными сегодняшней, тогда мы попытаемся начать все сначала. Только, боюсь, мне придется ужесточить некоторые пункты и правила. Теперь все будет в рамках Life Style и по настоящему. И ни одного даже жалкого намека на спонтанный каприз. Это мои последние и безоговорочные условия. Без шуток и дружеских поблажек…

— Тогда ты понимаешь… что мой уход отсюда теперь возможен только с моим на то решением? Не ты должен снимать с меня ошейник, а я сам.

* * *

Life Style? Когда-то это словосочетание могло вызвать во мне чуть ли не истерическую дрожь с приступом панического удушья, теперь же… оно запускало во мне совершенно иные пси-процессы, вплоть до возбуждающего экстаза.

Моя проблема, как раба, самого определившего для себя Мастера заключалась в том, что мой выбор пал на настоящего садиста. При этом сам я по своей сути ни на грамм не являлся мазохистом, как таковым. Я пришел к Рейнольдзу за чистым наказанием, за физической болью, которая должна была воспитать во мне что-то большее, поверх въевшегося мне под кожу состояния разбитого, жалкого и убогого алкоголика. В жестких воспитательных мерах всегда была присуща своя обособленная черта. Кто-то действительно мог сделать из тебя нечто стоящее, чем ты был до этого все эти годы. А поскольку я не получал никакого кайфа от телесных наказаний, физическое воздействие, как мне тогда казалось, могло простимулировать дополнительным эффектом мое общее "перевоспитание".

Иногда я и сам не знал или путался в своем выборе. Чего хотел тогда на самом деле — вернуть себе человеческое обличье или каким-то чудом надеялся вырезать тебя из своего сердца? Кнутом, настоящей плетью-кошкой или реальным охотничьим ножом? Вспороть каждый рубец, каждое волокно по отдельности, чтобы вытянуть из них вместе с застоявшейся кровью твои кислотные капли сладчайшего нейротоксина. Может я наивно понадеялся на подобную вероятность? Решил, что эту авантюру реально провернуть, частично переложив ее в руки Алекса? Или продолжал тайно верить в иной исход данного безумия? Я все еще мечтал тебя сохранить… во чтобы то ни стало и чего бы мне это не стоило… и при этом восстановиться, хотя бы до забытого мною когда-то уровня? Стать тем, кого бы ты могла полюбить, не окажись я такой малодушной размазней? Стать Дэниэлом Мэндэллом из нашего когда-то общего прошлого?

Я действительно верил в подобную нелепицу? Я все еще рассчитывал, что это можно как-то переиграть или хотя бы… начать по другому и заново? Вот только как?.. После всех этих лет, после тех мужланов, что прикасались к тебе… Бл**ь…

…Безопасность, добровольность, разумность… Я знаю, скоро (а может уже и сейчас) ты найдешь это значение на просторах интернета, как и многое другое, что является приложным Протоколом к базисному Кодексу столь незнакомой и пугающей тебя новомодной субкультуры. Не берусь сказать, что и до этого я когда-то всерьез относился ко всем этим понятиям, поскольку никогда не считал себя ярым последователем Темы, хотя и в определенное время тоже не особо заморачивался на подобных нюансах. Мне было достаточно и того, что Рейнольдз слишком серьезно подходил к подобным вещам. И я нисколько не удивлюсь, если многие нижние мечтали заполучить его себе в Мастера чуть ли не на пожизненный срок. Но в том-то и дело, Алекс за все это время никогда не принимал чьего-то добровольного рвения одеть на себя его ошейник. Так что Life Style стал тогда для нас чуть ли не одновременным и самым первым знакомством с подобной стороной Темы. Единственная разница между реальными отношениями lifestyle D/S, то что это было кратковременным решением для обоих и не важно, что никто из нас тогда не знал, как долго продлится это обоюдное сумасшествие и во что оно в конечном счете выльется. Но то что оно оставило свой особенный и неизгладимый отпечаток-клейма в памяти нас двоих на всю оставшуюся жизнь… захочешь забыть — хрен забудешь. Да и кто сказал, что я хотел обо всем этом забыть?

Нет, моя девочка. Это не просто воспоминания о "беспечной" молодости с самыми ненормальными принятыми идеями и с еще более безумными свершенными поступками. И это уже не просто часть меня прошлого и возможно настоящего, это теперь и часть тебя тоже. Потому что ты никогда не покидала эту историю, ни на секунду. Ты всегда была рядом, в ней, во мне и куда глубже чем кто бы то ни был. И когда-нибудь (а вернее совсем и очень даже скоро) ее выдержанный за десять лет терпкий токсичный нектар вольется и в твои вены, в твои легкие, окутает твое трепыхающееся сердечко своим ласковым удушливым саваном. Я сам тебя наполню им до краев, капля за каплей, погружаясь в твои расширенные зрачки парализующим дурманом. Нет, я ничего тебе не расскажу об этих днях, прожитых и пережитых без тебя, обо всех своих смертях и утренних воскрешениях. Но ты их всех прочувствуешь сама, через мои руки, слова и подаренную мною тебе боль — считая-пропуская каждую их гранулу впивающихся в твое сознание осколков через каждый удар собственного сердца.

Ты и представить себе не можешь, что такое просыпаться сейчас со сладчайшей мыслью и острейшей эрогенной резью в окаменевшем члене, ясно осознавая, что в эти самые секунды Я заполняю тебя, так же, как и ты когда-то резала изнутри меня, растворяясь сознанием в твоих ментальных частотах, скользя чувствительным рисунком подушечек пальцев по твоей горячей и еще такой сильной сердечной мышце. Знать, что именно Я единственный и постоянный, с кем ты засыпаешь в своем воспаленном сознании и кто воскрешает тебя после очередного пробуждения, пульсируя в твоей коже моими фантомными касаниями. Да, милая моя. Теперь твоя очередь… и только попробуй солгать, будто ты не тянешься за мной и не молишь у всевышнего окутать тебя моими реальными физическими объятиями. Не просишь согреть и спрятать от тебя же самой и собственных убивающих желаний…

Скажи спасибо, что я хотя бы рядом и действительно могу тебе это все дать в любом месте и в любую секунду. И я буду рядом, когда ты будешь просыпаться с болезненными отметинами на своей нежной коже и нервно бьющемся сердечке. И именно мои руки будут залечивать и втирать в твои раны анестезирующий бальзам и затягивать швы тонкой красной лески на идеальных рубцах твоей упрямой сердечной мышцы. И ты будешь умирать под моими ладонями и губами не от мысли вырваться и сбежать или сразу скончаться на месте, а от мольбы не прекращать и не терять моих прикосновений на себе и в себе ни на секунду.

Да, моя девочка. В этом вся разница, и ты, увы, никогда ее не поймешь и не пропустишь через себя. Мне приходилось умирать по настоящему, БЕЗ ТЕБЯ. Сходить с ума каждое утро очередного воскрешения в горящих бинтах вспоротой на живую кожи, тянуться к тебе всеми мыслями, сознанием, разрывающимся от нестерпимой боли рассудком, истекающей гнойной кровью разрубленной на куски сущностью и… натыкаться на твой ментальный барьер. И едва ли ты когда-нибудь узнаешь, что это за ад, что такое реальный ад без тебя.

Ни одна физическая боль с ней не сравнится, ни одно безумное решение не совладает с ее неподвластным сумасшествием. Я действительно наивно надеялся, что руки Алекса смогут выбить ее из меня или хотя бы загнать в прочную клетку под жесткий самоконтроль?

Боже, каким же я был идиотом.

А может меня подсознательно посещала еще более ненормальная идея? Окончательно скатиться на ее дно и жить только на ее инстинктах? В один прекрасный день не выдержать и сорваться? Спрятаться разбитым рассудком в зыбучих топях ее вывернутого на изнанку забвения? И при этом я наивно полагал, что Алекс ни черта не видел? Мол, так удачно притворялся, терпел все до последнего, выполнял все его требования (даже съедал с наигранным аппетитом все, что мне не приносили в мои люкс-апартаменты, включая лекарственные препараты, прописанные специально вызванным по моему случаю доктором). Принимал его взятую надо мной ответственность, как за неотъемлемую часть его щедрой благосклонности к моей ничтожной персоне. Соглашался со всем и на все, только лишь за мнимую надежду получить долгожданное послабление всем своим спятившим демонам.

И как видно в этой игре мы просчитались оба. Алекс зациклился на лечении моего тела, я же на бегстве из реальности.

Да, признаюсь, к концу четвертой недели меня уже так не тянуло на выпивку и не ломало от желания залить себя под завязку этим ядовитым пойлом. Но не скажу, что к этому же времени четко ограниченные по часам тематические сессии и выбранные меры физического наказания влияли на мое тело и сознание ожидаемым воздействием. Казалось, чем дальше мы двигались по этой ломанной "прямой", тем ближе я ощущал возможный срыв на нереальную глубину. Чем идеальней проходила сессия и чем больнее в меня врезались "когти" выбранных ударных девайсов, тем жестче и мучительней меня крыл дальнейший откат.

С каждой пройденной неделей смешанный ток нервной дрожи увеличивал свой разряд на несколько сот вольт, и я уже попросту не знал, где брать силы, чтобы гасить ее визуальную отдачу и каким-то немыслимым образом не выдавать своего истинного состояния. Да и по поведению Лекса было слишком очевидно, что он явно не доволен результатами нашей безумной авантюры.

И не удивительно. За четыре недели мое желание перелистывать страницы томика Шекспира увеличилось в разы. Я тянулся за этой книгой уже едва ли не во время сессий. Бл**ь, я уже хотел засыпать с ней, зажимая ее между изгибами локтей и иссохшей грудью, как какая-нибудь напуганная на ночь страшными сказками маленькая девочка с плюшевым медвежонком…