В любви и боли. Прелюдия

22
18
20
22
24
26
28
30

Черт.

Как же хочется вернуться обратно и задержаться в нескольких днях на целую вечность, поверить, что чудеса все-таки существуют, что любовь может быть жива, пускай лишь в одном моем сердце.

Обними меня, как тогда, прижми к себе, скажи, что все хорошо, посмотри в мои глаза тем самым взглядом, улыбнись той улыбкой, произнеси тем голосом, что я хочу услышать.

Интересно, ты хоть раз замечал, как я за тобой наблюдала и как изменилась? И если да, как ты этим воспользовался? Понял, что полдела сделано и больше не надо изощряться с романтической чушью вроде букетов из розочек, любовных открыточек и ужине при свечах? Ах, да, я и забыла. Я же сама тебе рассказала, как отношусь ко всем этим вещам.

— …Ты не любишь цветы? — Нет, почему же, люблю. Только, когда они растут в земле, а не засыхают в вазах на подоконниках и желательно, не в моей комнате и не в моей будущей квартире, — Даже бонсай не интересен? (заливаюсь хохотом, пытаясь заглушить смех, уткнувшись в плечо Дэна) — Боюсь, нет. Включая прочие фен-шуи и всякие там Вуду. Это все не мое. И открытки, кстати, тоже, — Не может быть. А как же валентинки в феврале? — Особенно сердечки-валентинки. Если честно, меня всегда смущала их форма, — А что не так в их форме? (не понимая, приподнимает брови) — Ты не поверишь. Но классическое сердце мне всегда напоминало две половинки человеческой… задницы.

На этот раз восхищенным смехом заходится даже Дэн.

— Господи, Элл, ты бесподобна. Ты самая ненормальная и нестандартная девушка из всех, кого я знал.

Он притягивает меня локтевым захватом за плечи ближе к груди, чтобы запечатлеть на моем лбу очередной спонтанный поцелуй, и заодно приглушить собственный смех в моих волосах.

Довольно посмеиваюсь в ответ, мечтая зависнуть в этой позе еще на несколько долгих минут, а то и часов.

— Ну, на самом деле, это еще не самое заметное, что бросается в глаза в первую очередь. У меня достаточно забубонов, которые действительно можно отнести к некоторым странностям, и за которые Сэм называет меня суфражисткой в конечной стадии. Но, честное слово, ты только не подумай, я не какая-то там повернутая феминистка.

— Уж о чем бы я подумал в последнюю очередь, так это о том, что ты феминистка.

Дэн сдерживает смех, с восхищением наблюдая за моей хитрой рожицей, прикорнувшей поверх его обнаженной груди.

Черт. Как же это здорово лежать с ним под одним пледом в чем мать родила и совершенно ни о чем не думать, не волноваться, не переживать, забывая о времени и обо всем, что сейчас твориться за этими стенами.

К черту мир, к черту реальность, войны на ближнем Востоке, голод в Африке, взрывы в соседних галактиках, застрявшем на дереве котенке. Мне все и вся теперь по барабану, включая Сэм, потому что… Да потому что у меня теперь есть мой Дэнни. Да, да, именно. Настоящий, живой из плоти и крови, и несколько минут назад я снова занималась с ним любовью в нашей фотомастерской, на этом самом красном диванчике. И это было здорово, крышесносно и неповторимо… Хотя, нет. Я надеюсь, что мы еще обязательно это повторим и именно сегодня, и не один раз.

— Серьезно? — закусываю краешек нижней губы и с интересом всматриваюсь в его смеющиеся глаза. — И что же ты думаешь обо мне в первую очередь?

— О, это весьма провокационный вопрос, — слегка прикрывает веки, с застывшей улыбкой разглядывая мой распухший алый ротик. — Хотя по правде, для меня ты самая женственная и изящная девушка, даже с этим своим нелепым хвостиком, болтающимися бриджами и мужской рубашкой. Но это не значит, что я не хочу увидеть тебя в коротком обтягивающем платьице, в черных чулочках и на высоких шпильках.

— В коротком платьице? О, боже, — опять захожусь заливистым хохотом и прячу глаза на теплой мужской груди.

Черт, его гладкая, прохладная кожа и запах. Не хочу поднимать лица еще долго-долго, но приходится. Дэн ждет ответа? Или я хочу повергнуть его наивные мечты в раздел несбыточных?

— Только не платьица и не юбочки. Я их терпеть не выношу. А про шпильки, так это вообще отдельная тема.

— Не может быть. Ты их тоже не носишь?