Он говорил таким тоном, будто ему абсолютно все равно, придет она или нет.
– Да, мне бы очень хотелось.
– Только не приводите с собой дядю Филиппа.
– Вы полагаете, что мне это могло бы прийти в голову?
– Дженифер… послушайте. Если вам станет совсем невмоготу, если вам вдруг окончательно опротивеет его вид, вы обещаете прийти и сказать мне об этом?
– Хорошо, Джон, я приду. Вы имеете в виду, что если мне станет совсем тоскливо на душе или… то я могу в чем-то на вас рассчитывать?
– Нет, не в чем-то. Во всем. Всегда, в любое время.
– Вы очень любезны. – Дженифер свистнула и посмотрела на часы.
– Мне пора возвращаться.
Они молча пошли к тому месту, где висела веревочная лестница.
– Подвезти вас на лодке? – спросила Дженифер.
– Нет, я могу вернуться полями. Она спустилась в шлюпку.
– Подождите минуту, – остановил ее Джон. У него был такой суровый и холодный вид, что Дженифер даже испугалась слов, которые затем услышала: – Послушайте, а что если мы заведем такое правило – приходить сюда по воскресеньям и разговаривать?
Дженифер не сразу ответила. Он говорил таким тоном, словно сама эта мысль наводила на него скуку.
– Вы этого действительно хотите? – спросила она – Разумеется. – Теперь он улыбался.
– Решено?
– Решено.
– До встречи, Дженифер.
– До встречи, Джон.
Теперь, когда Дженифер стала компаньонкой своего дяди, ей не имело смысла сидеть за машинкой в конторе. В деньгах она не нуждалась. Того, что Филипп выделял на ведение хозяйства, было более чем достаточно. Расточительностью Дженифер не отличалась, но, видя с какой болью дядя расстается с каждым шиллингом, она удвоила траты, поскольку знала, что он не посмеет ей отказать. Он твердо уверовал, что внучатая племянница ограждает его от мучительных страхов, что, пока она рядом, Джанет и Джозеф до него не доберутся. Он цеплялся за нее из страха за себя.