Старуха

Вера, прилично волнуясь (все же эксперименты – экспериментами, но стеклянный шар – это совсем даже не арбуз), подошла к шлему, подняла его:

– Да, треснул, жалко, хороший был шлем… – она аккуратно расстегнула ремешок, – но вот арбуз, который был внутри, не треснул. Это я к чему, – она с улыбкой повернулась к мальчику, – шлем можно и новый купить, а вот где продаются запасные головы, я пока не знаю.

– А как же вы теперь без шлема? – никак не хотел угомониться мальчишка, но у Веры Андреевны, с детьми много лет проработавшей, в общем-то, и на это был заготовлен подходящий ответ:

– Я без шлема уже никак, а вот со шлемом… – она подошла к мотоциклу и из прикрепленного позади сиденья ящичка достала другой шлем. – Со шлемом, как я тебе сейчас показала, я могу чувствовать себя в безопасности.

– А зачем вы второй с собой возите? – Вере даже показалось, что мальчишка как-то «прочитал» заготовленную ею «игру в вопросы и ответы».

– Ну сам-то подумай: если я упаду и шлем разобью, но останусь жива – мне что, такой тяжелый мотоцикл руками до дома толкать? Это же не велосипед, его толкать тяжело, а я, как видишь, на портового грузчика не очень похожа. А без шлема, как ты, наверное, уже заметил, на мотоцикле кататься опасно. Как, впрочем, и на велосипеде. Но на велосипеде… хотя и если на нем упасть, радости будет не особо много. Погоди, – Вера подошла к машине, покопалась внутри, и протянула мальчишке шлем уже велосипедный. – Вот, держи, а то видела я как ты за моей машиной на велосипеде мчался…

– Фрёкен, а… а у меня нет на этот шлем денег…

– Это тебе подарок, за любознательность. Я его на всякий случай купила: он и не дорогой особо. Но на меня он, оказывается, маловат… держи! И арбуз тоже держи, друзей угостишь.

– Спасибо, фрёкен!

– Фармоль, с тобой все в порядке? – раздался голос протискивающегося через толпу Олафа. – А то я иду, вижу машина твоя, толпа, полицейские вокруг тебя… – Олафу, вероятно, кто-то в его художественной школе сказал, что «художник должен игнорировать общественные запреты» и с Верой разговаривал буквально на грани хамства – но так как это «хамство» было явно показное, а Вера все же в тонкостях шведского языка и менталитета разбиралась плоховато, то к парню все равно она относилась по-приятельски:

– Все в порядке, Олаф, я детям показывала, как нужно голову беречь при езде на велосипеде.

– Фрёкен Фармоль, – тут же к Вере подлетела какая-то невысокая пухленькая женщина, – а где вы этот шлем купили? – она показала рукой на мальчишку, уже успевшего шлем на голову нацепить. Народ вокруг рассмеялся, ведь обращение прозвучало буквально как «девушка бабушка», но Вера решила на него «не реагировать»:

– Где? Тут неподалеку, в гараже на улице Квамгатан, хозяина вроде Карлом Густафссоном зовут.

– А сколько он стоит?

– Не могу точно сказать… я купила его за двадцать пять крон, но, думаю, мне хозяин дал приличную скидку: он мою машину обслуживает и я у него вроде как почетный клиент…

Женщина ответом удовлетворилась и исчезла, а к Вере пролез какой-то высокий и абсолютно бесцеремонный парень:

– Добрый день, фрёкен… – вероятно он тоже хотел сказать «бабуля», но сообразил, что что-то тут будет не так. – Я из «Стокгольмской газеты», скажите, зачем вы тут… разбили ваш шлем?

– Не зачем, а почему. Я не люблю разглядывать разбитые головы мальчишек, упавших с велосипедов, но чтобы они сами поняли, что головы нужно беречь, мальчишкам надо наглядно показать что с ними может случиться и как свои головы можно все же сохранить.

– Да, получилось очень наглядно. Но ведь ваш шлем… он ведь, наверное, не очень дешевый? И теперь у вас шлема нет… запасного…

– Я себе таких шлемов наделаю сколько мне понадобится, их я делаю на своем заводе. Сама их придумала и сама их для себя и делаю. А насчет того, что он дорогой… да, дорогой, но голову свою я оцениваю гораздо дороже. Люблю я на мотоцикле кататься, а где продают запасные головы, до сих пор так и не нашла, так что приходится беречь ту, что у меня уже есть…