Черная невеста

22
18
20
22
24
26
28
30

А вот Матильда, старшая, презрительно кривила нос.

Они были здесь обе: белокурая красавица Дженни, чертами лица пошедшая в мать, а мастью в Силберов, и хмурая, надувшаяся как мышь на крупу Матильда. С книгой, конечно, хотя в обществе считалось, что чтение для девиц – напрасная трата времени и враг красоты.

Должно быть, в случае с Матильдой леди Кессиди просто махнула на все рукой: ее старшая дочь была поразительно некрасива. От Бенджамина Флоренс слышала, что один из самых несдержанных на язык повес сочинил как-то про Матильду стишок, где сравнил ее с большой злобной жабой. Ужасно – Флоренс, случись с ней подобное, никогда не вышла бы из дома и даже из комнаты и вообще умерла бы от рыданий, но Матильда то ли не знала о стихотворении, то ли умело прятала переживания где-то в глубине своей души.

Рот у нее и правда был жабьим – слишком широким и тонким, а глаза очень злыми. Умными и злыми. Матильда понимала, что ей, в отличие от дурочки-сестрицы, не стоит ждать от мира подарков. Это Дженни могла взмахнуть ресницами – и подарки падали к ее ногам, на тарелке оказывалось самое вкусное пирожное, а отец, ворча, подкидывал немного монет на ленты и мороженое. Матильде лент и мороженого тоже хотелось, поэтому она научилась быть тем, кого отцу так не хватало и кем так и не стал Бенджамин. Умным ребенком. Любимой дочерью, на которую можно положиться и таланты которой стоят не меньше, а то и больше, чем красота и нежное очарование другой.

Флоренс знала, что из этих двоих больше опасаться стоит именно Матильду. Дженни, впрочем, тоже умела вонзать острые коготки в чужую плоть и душу.

– Мама, – сказала она серьезно и тряхнула головой так, что серебристо-белые локоны изящно скользнули по плечам. – Почему папа выдает замуж сначала ее?

Пухлые губки Дженни обиженно дернулись, жабий рот Матильды, наоборот, скривился в ехидной усмешке, тут же прикрытой книгой, пока мать ничего не заметила. Флоренс постаралась сохранить спокойствие, такому в пансионе тоже учили, и учили хорошо. Можно сказать, доходчиво.

Дженни стоило бы задать этот вопрос не в присутствии Флоренс, конечно, а еще лучше – когда окажется с матерью наедине. Чтобы не дать сестре повода язвить насчет иных бестолковых девиц, неспособных удержать язык за зубами. Впрочем, Флоренс иногда ловила себя на мысли, что кузина совершает глупости не потому, что сама глупа, нет, Дженнифер Силбер хорошо понимала, что некоторые вещи сойдут ей с рук, если все будут считать ее очаровательной дурочкой. Даже подлость или воровство, главное – не попадаться.

– Дженни, будь добрее, – невозмутимо ответила леди Кессиди. Несмотря на крем под глазами, она нахмурилась и покачала головой. – Флоренс – племянница вашего отца и ваша кузина. Вам следует с уважением относиться к его решению дать ей место в доме и шанс на счастливое будущее. Дорогая, – сказала она уже Флоренс. – Мой муж сам займется выбором достойного молодого человека, я правильно понимаю?

Флоренс вздрогнула: вопрос вырвал ее из глубокой задумчивости, да и сам по себе был не особо приятен.

– Если я правильно поняла дядюшку Оливера, – медленно проговорила она, подбирая слова так, чтобы они прозвучали как можно нейтральнее, – то да, леди Кессиди, он намеревается сам заняться поисками.

А тебе, дорогая Флоренс, лишь останется принять его волю, а затем и волю того, кого выберут тебе в мужья.

От этой мысли в животе шевелилось что-то неприятное и холодное и губы немели. Интересно, другие девушки так же принимают свою судьбу?

Леди Кессиди вдруг фыркнула, словно Флоренс сказала что-то одновременно возмутительное и забавное.

– Мой муж – умнейший человек. Но что-то мне подсказывает, что он совсем ничего не смыслит в брачных сделках. Товар, милая, нужно показать лицом, – сказала она деловито и подняла палец. Дженни навострила уши. – А ты то заперта в пансионе, то в стенах своей комнаты, то в монастыре Святой Магдалены…

– Я занимаюсь благотворительностью, леди Кессиди, как того желает дядя. С позволения отца Сэмюэля, как полагается благочестивой девице. Вы же знаете…

– Ах, оставь! Мои дочери не раздают милостыню и не учат приходских детей чистописанию. Становятся ли они от этого менее благочестивыми? – Леди Кессиди потянулась за хлопковой салфеткой и начала почти раздраженно стирать крем. – Оливер слишком зациклен на твоей матери, дорогая, – сказала она прямо. – И не хочет замечать очевидного. Ты симпатичная девчушка, Флоренс Голдфинч, всегда была. И если нужно выдать тебя замуж, я найду тебе жениха быстрее, чем мой муженек успеет составить брачный договор!

Флоренс чуть не выпустила из пальцев чашку. Воодушевление, которым загорелись глаза леди Кессиди, пугало даже больше, чем беседы с дядюшкой в кабинете. Чего ожидать от дядюшки, Флоренс знала. Примерно предполагала. А вот с его женой, своей тетей не по крови, а по закону, Флоренс общалась мало – меньше, чем было нужно, чтобы этот внезапный порыв выглядел искренним желанием помочь племяннице. Но все шло так, как предположил Бенджи: леди Кессиди обрадовалась, что бедная сиротка скоро уедет из дома. Значит, больше женихов достанется ее родным дочерям.

А вот они пока были скорее недовольны.

Лицо Дженни обиженно вытянулось, но прежде, чем она успела что-то сказать, Матильда ощутимо ударила ее пяткой по голени – тайный знак, что пора замолчать, пока никто не наговорил лишнего.