Я взглянула на Пересвета и пожала плечами:
— Не знаю.
Свет сощурился, пристально изучая мое лицо. Затем медленно дотянулся и указательным пальцем легко надавил мне между бровей.
— Не хмурься тогда.
Он это сказал почти беззвучно. Не знаю, прочла ли по губам или услышала, или, быть может, и то, и другое. Не могу в полной уверенности сказать. В то мгновение я не осознавала себя, не понимала ничего, кроме ласковой бездны в его глазах. Она не затягивала и не топила, не захлестывала волнами страсти и не давала ощущения понимания или покоя. Свет не восхищался мной, не принимал, как единомышленницу или любовницу, не оценивал меня и не просчитывал отношения наперед. Он просто смотрел и видел…
Меня.
Такую, какая есть. Ненакрашенную, с белесыми ресницами и бровями, с веснушками на носу и прыщом на виске. С дурной привычкой уходить в себя и из самых незначительных диалогов или происшествий устраивать настоящий шахматный турнир. Это Вера, такая, какая есть. Та, что болеет и ревет, боится и ненавидит, смеется и сражается, иногда забывает, куда положила лифчик и что герои ее очередного романа говорили в первой главе.
Все, что когда-то в жизни я принимала за любовь, вдруг в одно мгновение потускнело, потеряло всякую форму и смысл. Я прерывисто протяжно вздохнула, утопая в новых, неизведанных пока ощущениях.
Свет осторожно очертил пальцем мой нос и контур губ, потом приблизился почти вплотную и с улыбкой прошептал:
— И все-таки я тебе нравился.
Я тихо, расслабленно засмеялась. Разве мог он оставаться серьезным? Конечно, не мог!
— Обоснуй.
В синих глазах заплясали чертенята.
— Хм… Станет ли женщина подглядывать за тем, кто ей не нравится? Женщина, может, и станет, Вера — точно нет, — последнее он пробормотал мне в губы.
— Уверен?
— Ага.
Я чувствовала каждое его слово, его дыхание. Диалог на грани поцелуя. Разговаривать вот так было непривычно, но поразительно приятно.
— Хочешь сказать, я первая начала?
Свет прикусил нижнюю губу, пытаясь скрыть счастливую улыбку:
— Да.