Правда, осмыслить это ненормальное видение всё равно не удаётся. Ты тоже начинаешь кончать в аккурат в эти же секунды, задыхаясь от криков, ненадолго ослепнув, оглохнув и просто провалившись сознанием в этот пульсирующий мрак первозданного греха. Не понимая, где потолок, а где пол – где небеса, а где разверзнувшиеся под вами блаженный ад. Ты просто распята по собственной воле между этим и тем миром. Между двумя демонами, заполучившими в свои руки падшего ангела…
Как он сдержался и не застонал в голос? Наверное, это сродни чуду. Но то, что его явно перемкнуло, в этом не было ни единого сомнения. Чтобы он, как последний задрот, кончал от подглядывания за чужим совокуплением?..
Хотя, нет… Это было нечто большее и куда круче любого самого убойного наркотика и того же ЛСД в барокамере. И он мог поклясться, что эта чертовка его видела! Она смотрела прямо в его глаза! А потом… бл*дь!
Либо он сошёл с ума, либо… не знал, как это назвать, кончая с ней одновременно в унисон, забрызгивая стекло двухстороннего зеркала своей спермой, хотя и думать до этого не думал, что будет это делать вообще! А теперь, вцепившись в резную раму левой рукой надрачивал себе член правой, впившись полуослепшим взором, как чумной, в лицо белокурого ангела на той стороне. Будто изголодавшийся до одури психопат, ловящий каждое изменение в её одурманенных глазищах и исказившихся от переживаемого оргазма чертах. Будто она сейчас кончала не на чужом члене, а от чёткого осознания, что это он кончал на неё и из-за неё.
И остановить это безумие было просто невозможно. Потому что оно ему нравилось и не только сводящим с ума сладким наваждением. Пока ещё он не знал чем именно. Но чем-то более глубоким и исключительным – несомненно. И он обязательно до этого докопается и пройдёт через все его врата или круги, чтобы заполучить больше. Чтобы сделать всё по правилам, а не столь унизительным способом.
– Уже жду не дождусь, мой ангел… и весь в предвкушении… – и в этот раз он не побоялся, что его могут услышать на той стороне, пусть и говорил заведомо приглушённым хриплым голосом, пока освободившейся от члена рукой, касался стекла на уровне женского личика в бл*дской маске. Осторожно, будто она и вправду могла почувствовать тактильное тепло его слегка подрагивающих кончиков пальцев. Особенно на её губах, на которых он задержался чуть дольше, уже представляя, как будет размазывать по ним своё семя, когда кончит в следующий раз.
– Готовься… и освобождай свою шейку для настоящего ошейника…
Он уткнулся лбом в стекло, как раз на уровне её лба, заглядывая в её одурманенные глаза и слушая, как медленно затихает в собственных ушах внутреннее шипение, усиленное гулкими ударами мощного сердца. И в какой-то момент ему действительно показалось, что она его и услышала, и увидела…
Эпилог
Просыпаться с тяжёлым похмельем после собственного дня рождения в шикарном номере-люксе пятизвёздочного отеля – что может быть «романтичней»? Особенно, когда, разлепляя отёкшие веки, обнаруживаешь себя в этом номере и на огромной двуспальной кровати в полном одиночестве. А на соседней подушке второй половины постели сложенный вдвое белый листок бумаги. Не говоря уже об окружающей со всех сторон мёртвой тишине. Будто кто-то тебе заложил уши ватой или наполнил всю комнату глухим вакуумом. Плюс тяжесть, ломота во всех косточках и мышцах и резкая головная боль, от которой тут же стремишься зажмуриться что дури и беспомощно простонать.
Не спасают даже воспоминания о прошедшей ночи, поскольку подступившая к горлу тошнота вынуждает думать о совершенно другом месте и прислушиваться к своему самочувствию. А вдруг всё-таки придётся вскочить и на последнем издыхании бежать до ванной?
Правда, дурнота вскоре отступает, как только ты начинаешь дышать полной грудью и призывать к своим конечностям остатки сил. Позвать Кэвина тоже не решаешься, поскольку маячащая перед глазами бумажка навивает тебе несколько иные на его счёт предположения. Как и сама тишина в номере. После чего (наконец-то!) тянешь руку к листку бумаги и с гулко бьющимся сердцем раскрываешь его внутренним содержимым перед слезящимися от боли глазами.
«Прости, что таким постыдным образом с тобой прощаюсь, но… Ты не можешь не понимать, что рано или поздно это должно было случиться. Я сам себя за это ненавижу, тем более, после этой ночи. Но так будет правильно. Для нас двоих. И для тебя в особенности. Я тебя не заслуживаю, с какой стороны не посмотри, но и удерживать подле себя тоже не имею права, как бы сильно меня к тебе не тянуло, и как бы безумно я тебя не ревновал. Прости, малыш, что ты никогда не услышишь от меня тех слов, которые ты заслуживаешь. Надеюсь, тебе их вскоре скажет кто-то более достойный. И желаю тебе счастья.
Кэвин»
– М-мудак! – первое, что слетело с твоих губ надломленным голосом, перед тем, как глаза накрыло дрожащей плёнкой резко набежавших слёз. И в этот раз дурно стало по причине нефизического недомогания. Стало просто плохо. И невыносимо. Отчего ты тут же обмякла на постели и закрыла глаза, силясь не разреветься, и где-то секунд через десять заорав срывающимся хрипом в потолок, лишь бы хоть как-то пробить эту грёбаную мёртвую тишину и образовавшуюся в груди ноющую пустоту.
– Конченный мудак и размазня! Да катись ты… куда хочешь!..