Когда мы упали

22
18
20
22
24
26
28
30

Я растянул губы в улыбке, и она, борясь с болью, попыталась улыбнуться в ответ.

Встав, я потер руки.

– Итак, мама, я принесу тебе воды. А потом стоит здесь прибраться и привести тебя в порядок. Ладно?

– Такой… хороший… мальчик, – с трудом прохрипела она.

Конечно же, я не был хорошим. И мы оба об этом знали. Но сейчас это не имело значения. Я просто чувствовал себя безмерно довольным, ведь мне удалось осчастливить маму настолько, что она сказала подобные слова.

Час спустя я убрал помытую посуду в шкаф и направился в ванную, чтобы включить душ. Я проверял маму каждые пять минут. С отчетливо читаемой грустью во взгляде она наблюдала, как я мою и убираю все уголки старого трейлера. Эта женщина была просто святой. И не заслужила подобного дерьма.

– Ладно, мама, пойдем в душ, – сообщил я, стараясь не обращать внимания на промелькнувшее на прекрасном лице стыдливое выражение. Она чувствовала неловкость, потому что не могла помыться сама.

Пока эта чертова болезнь не свалила ее, Кьяра Карилло трудилась на трех работах и любила нас с братьями за двоих, возмещая тем самым отсутствие второго родителя. А бездельник-отец бросил нас ради какой-то шлюхи, живущей на другом конце штата. Мама никогда не позволяла нам голодать, всегда следила, чтобы мы держались верного пути, и оберегала от неприятностей, когда все остальные дети из трейлерного парка стали примыкать к банде Холмчих.

А потом, семь лет назад, все изменилось. Причина: БАС[11]. Болезнь Лу Герига. Недуг, поражающий двигательные нейроны. Проклятое заболевание, что постепенно ослабляло ее мышцы. Неизлечимая болезнь, день за днем, час за часом, минуту за минутой крадущая ее свободу.

Когда я взял на руки хрупкое мамино тело, тихий стон сорвался с ее губ. Я старался не обращать внимания на мокрые от пота, грязные простыни, на которых она пролежала бог знает сколько времени.

Я отнес маму в душевую, посадил на сиденье унитаза и начал снимать с нее грязную ночную рубашку. На руку упали капли воды, и, подняв взгляд, я заметил катящиеся по маминым щекам слезы. Она даже не могла смотреть мне в глаза.

Грудь пронзило болью.

Откашлявшись, чтобы убрать из горла застрявший комок чувств, я проверил температуру воды. Потом, молча подняв маму на руки, встал вместе с ней под душ. Одежда промокла насквозь, но мне было наплевать.

Вода хорошо скрывала ее смущение. Мама цеплялась мне за плечи, словно робкий, перепуганный ребенок.

Я вымыл ей тело и волосы, завернул в единственное чистое полотенце, а после переодел в халат и усадил на потертый диван.

– Мама, нужно сменить постельное белье, чтобы сегодня тебе хорошо спалось. Я сейчас вернусь, хорошо? – проговорил я.

Она закрыла глаза и слегка кивнула. Даже простой душ измотал ее.

«Будь проклята эта чертова болезнь».

Найдя последний чистый, пусть и выцветший, комплект белья, я постелил его на кровать, а под него подложил наматрасник, чтобы уберечь матрас от любых случайностей вроде недержания. Но изо всех сил постарался это скрыть. Маме бы это не понравилось. Мочевой пузырь у нее работал исправно. Она лишь не могла добраться до туалета без посторонней помощи.

Выйдя в гостиную, я прислонился к дверному косяку. И попытался подавить овладевшее мной опустошение. Мама, самый лучший человек из всех, кого я знал, казалась сломленной, ее миниатюрная фигурка осела, мышцы слабели с каждым днем. Она была такой уже семь лет. С БАС в лучшем случае можно прожить десять. Внутри у меня все сжалось. Учитывая положение дел, не уверен, что она продержится даже двенадцать месяцев.