Ангелотворец

Абель устремляет очень пытливый взгляд сперва на нее, затем на Аманду Бейнс, которая по-собачьи лыбится, не выпуская изо рта курительной трубки.

– О да, – наконец отвечает Абель Джасмин. – Несомненно. Впрочем, теперь это прошлый век – успел устареть, пока мы его строили. Такова скорость прогресса… Что ж! – Он поворачивается к суровому усатому машинисту в синем. – Едемте, мистер Криспин! Пора в путь.

Внутри поезд выглядит не менее диковинно. Эди разглядывает струящиеся поверхности из дерева и латуни, отделанные бирюзой и золотом, как в соборе, и окна из некоего материала вроде смолы или бакелита, только прочнее. Она подходит к открытой винтовой лестнице, ведущей на второй этаж, и долго смотрит на проносящуюся за окном ночь. Впервые в жизни Эди чувствует себя свободной. Она прижимается лбом к не-стеклу и широко улыбается.

– Голубой цвет Божество навеки наделило свойством вызывать восторг.[14]

Эди оборачивается. В дальнем конце вагона стоит широкоплечий, седовласый человек в комбинезоне. Лет шестидесяти, но сразу видно, что очень сильный.

– Я про поезд, – добавляет он.

Эди всматривается в его лицо, ища признаки снисходительности. Нет, ничего подобного. Когда мужчина поворачивается, она замечает монашескую тонзуру у него на макушке.

– Он потрясающий, – говорит Эди.

– Называется «Ада Лавлейс». Знаете, кто это?

– Дочь лорда Байрона.

– О, не только! Она была гением. Провидцем. Мы назвали поезд в ее честь.

– Уверена, она бы оценила.

– Возможно. Довольно того, что мы о ней помним. Я – Хранитель, – продолжает незнакомец, а потом добавляет, увидев, что Эди приоткрыла рот, размышляя, как бы повежливей спросить: – Ордена Джона-Творца. – Не дождавшись кивка, он поясняет: – Рескианский орден.

Эди вспоминает прилагательное «рескианский», которое ничуть ее не смутило. Рескианское изделие – это наверняка что-то затейливое, выполненное вручную, сложное, вдохновенное. Созданное с уважением к гуманистическим принципам. Призванное искать и находить божественное в повседневном. Подобные качества могут заслуживать похвалы, когда они присущи, допустим, чайному сервизу или даже исполинскому секретному локомотиву.

А вот существительное «рескианец» – уже совсем другая песня, от которой Эди немного не по себе. Это, должно быть, какие-то странные христиане, превозносящие ручной труд и стремящиеся познать естество мироздания.

Хранитель улыбается.

– В чем дело? – вопрошает Эди Банистер.

– Вы пытаетесь понять, инженер я или сектант.

– Пожалуй.

– Прекрасно, мисс Банистер. Очень похвально. Идемте, я вам все тут покажу. Допрос учините по дороге.