Стигма ворона 2,

— Ну… В моем вопросе никакая помощь, в принципе, не нужна. Главное, чтобы просто все оставалось, как есть. А та бумага… Это был смертный приговор для моего брата и всей его семьи. По обвинению в измене, которой не было. Причем, как оказалось в процессе нашей с ним горячей беседы, отец и сам это прекрасно знал. Но принял решение избавиться от наследника, который вдруг начал нравиться и народу, и господствующей семье куда больше, чем действующий господин. Вот и вся история…

— Любопытно, — прищурился Ларс. — И где же твой брат сейчас?..

Дарий пожал плечами.

— Думаю, правит нашей прокураторией.

— Забавно. То есть ты из-за него — здесь, а он там себе прокураторией правит?

— А что ему оставалось делать? — огрызнулся Дар. — Я убил главу семьи!

— Он хоть знает, что ты сделал для него? — спросил Эш.

Дарий пожал плечами.

— А зачем? Он все равно не смог бы ничем мне помочь. Это было мое решение, и я за него отвечаю.

— Тебе следовало ему рассказать об этом, — хмуро проговорил Эш.

— Чтобы он всю жизнь чувствовал себя виноватым и обязанным мне?

— Чтобы он знал, что брат — защитник его семьи, а не спятивший отцеубийца.

— Как будто одно исключает другое, — усмехнулся Дарий. — Эш, я ведь действительно сделал то, за что получил приговор. Ладно, — он резко поднялся со своего места. — Давайте-ка правда куда-нибудь денем старика и бальзамом подлечимся.

— Давай, — согласился Эш, и, повесив себе на шею кулон, поднялся следом за Дарием.

Засунув тело в мешок, они приткнули его к угольным ящикам — средь бела дня труп во дворе не закопаешь. Туда же, стараясь особо не привлекать внимание Эша, Шеда отнесла голову Бэл.

Потом в ход пошел бальзам. Флаконы Аварры оказались большими, и двух склянок хватило на всех.

Когда все разом стали выть и поскуливать от жжения снадобья, в дом прибежала Айя.

Ларс отключился почти сразу, тут же за столом. Дарий орал громче всех, корчась в руках у Шеды — раны у него на спине и боках загноились, и бальзам долго выжигал их до нежно-розовых рубцов. Когда он, наконец, провалился в исцеляющее забытье, Шеда так и осталась сидеть рядом с ним на полу, разбирая влажные пряди волос на лбу.

Ее собственные раны были не глубокими и болели не так сильно, чтобы отключиться.

Эш тоже оставался в сознании, хотя когда он снял сапоги, на его ноги было страшно смотреть. Син с любопытством глазел, как ожоги постепенно превращаются в затянувшиеся раны, прищелкивая языком от удовольствия.