Всю ее сонливость как рукой сняло.
– Ты плохо слышишь? Дитя мое, ты теперь ежедневно будешь находиться рядом с одним из богов! Кроме того, верховный прелат Фаустус, всецело преданный своему служению, уже два месяца как овдовел. В другое время низшие аристократы вроде нас не могли бы и мечтать о подобной партии! Потом будешь оплакивать печальную участь своей подружки, а сейчас есть дела поважнее. На кону стоит будущее нашего дома!
С этими словами Марсия потянула девушку за руку и вытащила из постели, невзирая на сопротивление и слезы.
– У нас есть всего час, чтобы сделать тебя неотразимой, и, поверь мне, работа предстоит большая, – восклицала Марсия, подталкивая дочь к туалетному столику. Она силой заставила Олимпию сесть на табурет лицом к зеркалу. – Твоя черная грива просто отвратительна! Надеюсь, теперь-то ты жалеешь, что не дала мне обесцветить твои лохмы.
Нет, Олимпия ни капли об этом не жалела.
Даже если бы она была единственной придворной дамой при дворе Пепельной Луны, то и тогда не захотела бы ничего менять в своей внешности. У нее не было ни малейшего желания походить на богиню – это просто смешно.
Увы, нынешняя дворцовая мода была нелепа и не оставляла места никакой естественности: придворным дамам надлежало любыми средствами копировать черты, присущие божествам. Отсюда пудра, делающая кожу фарфорово-бледной, осветленные волосы, искусственные костные наросты на лбу, тонкие серебряные украшения или даже татуировки, имитирующие вены на лице, высоченные каблуки, тесные корсеты и пышные платья – вот далеко не полный список того, что брали на вооружение придворные в Соборе.
Тем не менее Олимпия почти не протестовала, когда мать достала из шкафа парик из белокурых, блестящих волос – изначально это были локоны жительниц бедных кварталов, но нужда заставила босячек[1] отрезать свои лохмы и продать ради пропитания. Парик принадлежал самой Марсии: из-за постоянного многолетнего применения разъедающих осветлителей она почти полностью облысела.
– Сделай одолжение, надень это сегодня, – приказала мать не допускающим возражений тоном. – Никаких споров на сей счет я не потерплю. В будущем мы посмотрим, что можно сделать с этим твоим… досадным физическим недостатком.
– Хорошо, мама, – машинально ответила Олимпия, изо всех сил стараясь не кривиться от омерзения.
Конечно, волосы для парика промыли и обработали специальными средствами, чтобы получить безупречную прическу, но все же Олимпию подташнивало при мысли о том, что у нее на голове вились космы, состриженные с голов неизвестных плебеек.
Она безропотно сидела перед зеркалом, пока служанка стягивала ее собственные волосы в тугой пучок, потом покорно терпела, пока мать надевала ей на голову белоснежный парик. Отражение в зеркале сразу стало чужим, не похожим на Олимпию.
Затем служанки под чутким руководством матери покрыли лицо девушки толстым слоем свинцовых белил; таким же образом они поступили с ее шеей и даже руками. Глаза Олимпии подкрасили серебряным карандашом и наклеили на веки длинные серебристые ресницы, на лбу нарисовали фальшивые вены, губы покрыли карминово-красной помадой. Наконец девушку заставили встать, после чего на нее надели туфли с невероятно толстой подошвой, придающей ей роста. В этой обуви Олимпии казалось, будто она встала на ходули.
Бюст девушки безжалостно затянули в длинный корсет, доходящий до бедер и скрывающий лишние изгибы. Потом Олимпию заставили поднять руки, чтобы натянуть на девушку платье из воздушной ткани кремового цвета. Оно было таким легким, что сквозь него просвечивали очертания фигуры. Лиф с очень глубоким декольте был оформлен элегантными складками и держался лишь благодаря двум тонким бретелям, охватывающим плечи. Многослойная юбка ниспадала до пола, плавно расширяясь от талии книзу, а сзади оканчивалась небольшим шлейфом, зрительно вытягивавшим фигуру.
В подобных обстоятельствах радость матери казалась Олимпии неуместной, ведь здоровье ее подруги важнее возможности получить хорошую должность. Девушке хотелось бежать в квартиру Септимы, посидеть с ней и поддержать в беде, возможно, чем-то помочь. Вместо этого ей придется расшаркиваться перед богом, его свитой и перед верховным прелатом Фаустусом, этим старым дураком…
Что поделаешь, двор есть двор, и никому не позволено обсуждать приказы духовенства, ведь жрецы являются проводниками божественной воли. Олимпия лучше кого бы то ни было усвоила эту истину: десять лет назад простой спор с одним из жрецов стоил жизни ее дяде и всей его семье. Лишь ценой ловких ухищрений и долгих унижений Марсии удалось вместе с дочерью вернуться ко двору, в Собор.
Волевым усилием Олимпия заставила себя отбросить опасные мысли – чего доброго, их можно истолковать как мятежные и крамольные…
«
Олимпия мысленно повторяла эти слова всякий раз, когда ее начинали одолевать противоречивые идеи – а случалось это довольно часто. Скоро она войдет в ближайшее окружение бога Эреба. Мать права, это редкая удача, вот о чем сейчас нужно думать. Ей выпал шанс приблизиться к верховному прелату, каким бы он ни был, и попытаться его соблазнить, чтобы он на ней женился, она не в том положении, чтобы пренебрегать такой возможностью.
Если этот безумный план сработает, позорное пятно с их фамильной чести будет смыто навеки. Если Олимпия обретет такое положение, то она сама, ее мать, все их близкие, а также ее будущие дети до конца жизни будут защищены от всех опасностей. Они станут почти неприкосновенны, неуязвимы пред лицом заговоров, которые постоянно плетут придворные Пепельной Луны.
ebooksa