В кают-компании стало тихо, и в тишине подавленно прозвучало:
— Как? Кто? Кто мертвый?
— Матрос...
— А-а, так ты его убил! — сорвав фуражку с головы Дергачева, тихо сказал старшой.
И снова наступила секунда тяжелого, жуткого молчания.
— Простите! — завыл квартирмейстер.
— Молчать! — рявкнул старший офицер во весь голос. — Под суд пойдешь, разбойник! Показывай — где?
Все бросились вон из кают-компании, торопливо и невразумительно переговариваясь на ходу, а старший офицер отдал распоряжение:
— Доктора позвать. Фельдшеров и санитаров с носилками наверх. Николай Аркадьич! Идите скорее в рубку и доложите о несчастье командиру.
Юный мичман, оправляясь, побежал в рубку, а офицеры тесной толпой поднялись на мостик.
Дергачев, без фуражки, качаясь, шел впереди всех: лицо его налилось кровью и снова стало медным, а глаза точно выцвели. Вдруг он остановился, вздрогнув, растерянно озираясь, приложив руку ко лбу: на месте, где лежал покойник, никого не оказалось, лишь вдали несколько матросов, приготовляясь к чаю, искоса поглядывали на офицеров.
— Где же убитый? — угрюмо спросил старший офицер.
Дергачев тупо посмотрел вокруг.
— Вот тут он... Вот тут...
— Где?
— Должно, убрали... унесли, — бормотал Дергачев и вдруг крикнул, подняв руку к голове:
— Убежал, ваше высокобродье!
Несколько молодых офицеров фыркнули, матросы ухмылялись, а старшой, перекосив физиономию, вцепился обеими руками в грудь Дергачева и, встряхивая его во всю силу, захрипел:
— Что-о? Мертвецы бегают?! Да ты издеваться надо мной!
— Так точно... Я... как это... — пытался он что-то сказать, но не находил нужных слов: они куда-то исчезли, а на язык нелепо просилась песня про акулькину мать, и это было обидно Дергачеву почти до слез.