Смоль и сапфиры

22
18
20
22
24
26
28
30

— Джон! — кричу ему вслед, но того и след простыл. И как, собственно, он обещал мне принести мешок, если я даже не сказала ему конкретно, где его искать?

— Лайла! — слышится строгий голос Люции и я, чертыхнувшись, вхожу в комнату.

Люция уже зажгла в гостевой свет, и я могу осмотреть покои, в которых обычно останавливаются знатные гости герцога. Такой, как мне, здесь не место: мой взгляд скользит по дорогим тканям, картинам в позолоченных рамках на стенах, пышным пуфикам и стеклянным столиком с сервизом из чистого хрусталя.

— Я помогу Вам раздеться, — раздаётся голос служанки за моей спиной, и я вздрагиваю, как вор, пойманный с поличным.

— Я сама.

Люция выгибает бровь и складывает руки на пышной груди. Её волосы собраны в пучок под обычный чепец прислуги, а взгляд льдисто-серых глаз смотрит на меня с предельной строгостью.

— Как пожелаете, госпожа.

Её тон бьёт меня сродни пощёчины, и я тут же начинаю снимать с себя задеревеневшую от пота и крови одежду. Люция, прекрасно понимающая, что я никакая не госпожа, несмотря на мои протесты подходит ближе и начинает помогать мне снять с себя всё грязное. После того, как я оказываюсь полностью обнажена, она распускает мои волосы из косы и отводит в ванную комнату, где заставляет залезть в воду. Она горячая и от неё идёт пар, но моё тело — озябшее и ослабленное — только радо этому. Люция крутит железный кран, и из него в ванну льётся прохладная вода.

Вода из крана и электричество в лампах — то, что доступно априори только Императору Давиду, ведь такие привилегии стоят невероятно дорого. Однако я тут же вспоминаю, что нахожусь в замке самого герцога Ердина, побратима Императора, и что подобная роскошь для него — само собой разумеющееся.

Я шиплю, когда Люция мокрой тряпкой касается моего нагого тела, начиная его мылить. Пытаюсь забрать у неё тряпку и вымыться сама, но она бьёт ладонью по моим рукам и говорит:

— Сидите смирно и дайте себя отмыть. Полагаю, Вы устали.

— Я могу сама это сделать!

— Можете, но как любая благородная дама не станете этого делать, — выразительно смотрит на меня служанка, продолжая мылить моё тело. Мне не нравится, но я терплю, ведь она права. Люция, видя моё смирение, фыркает, но её взгляд смягчается, а движения становятся более ласковыми. Когда она начинает намыливать мои волосы, выбирая из них запутавшиеся еловые иголки, я расслабляюсь в её руках, понимая, что и правда очень устала.

— Откуда же ты взялась такая грязная и дерзкая, Лайла, — бурчит себе под нос Люция, думая, что я не слышу. Уголки моих губ трогает улыбка и я делаю вид, что не слышу её бурчаний.

Медленно, с грязью и кровью, моё тело покидает собранное состояние, которое было в присутствии герцога. Я начинаю осознавать сложившуюся ситуацию и это поднимает в моём животе волну страха. И непонимания.

Неосознанно касаюсь пальцами того места, где ещё совсем недавно была грубо зашитая мною рана. Теперь там девственно-гладкая кожа, нетронутая рубцом или шрамом. Ничего, что могло бы напомнить мне о том, кто эту рану мне нанёс. И то, что было позднее. Из-за этого кажется, что всё произошедшее со мной было во сне. И я проснусь, вновь осознавая, что лежу в каморке у самой крыши храма — той, что мне отвели, когда перевели к Лезвиям. Но Люция, которая заставляет меня встать и перешагнуть через бортик купели, возвращает меня в чувство и даёт понять: всё, что сейчас происходит — реально.

Служанка заматывает меня в полотенце и в этот момент раздаётся стук в дверь. Смерив меня взглядом, предупреждающим никуда не уходить, Люция скрывается за дверью, а после появляется, держа в руках мой вещевой мешок и сапоги.

— Я не буду рыться в Ваших вещах. Просто скажите мне, есть ли что-то в мешке, что стоит выстирать вместе с одеждой, что была на Вас.

— Нет, ничего нету, — мотаю я головой и тянусь рукой к мешку. Люция отдаёт его мне, а сапоги ставит рядом с купелью явно для того, чтобы их очистить от лесной грязи.

— Пойдёмте, Вам надо отдохнуть перед завтраком. До пробуждения Агона осталось всего ничего.